Обреченное начало - [12]

— Ваши родственники богатые?

Она засмеялась.

— Почему вы меня об этом спрашиваете?

— Чтобы понять. В прошлый раз вы упомянули гувернантку, большой дом и слуг.

— Я-то бедная.

— А в Ля-Вульте дом ваших родителей далеко от Вэрт-Шансон?

Она посмотрела на него с удивлением:

— Вы знаете Ля-Вульт? Откуда вам известно название реки?

— Я искал в справочнике.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Она запрокидывала голову, накидка ее шуршала, она смеялась:

— Да, довольно далеко. Но мы туда часто ходим. Там старый каменный мост, и когда проходишь по нему, вы знаете… ну, в общем, плюешь в воду, ну да, и если услышишь звук — плюх, понимаете — то можно стать счастливым на семь месяцев или на семь лет…

Дени обнаружил, что она тоже умеет краснеть и может внезапно, как будто от этого зависит чья-то жизнь, сосредоточить все свое внимание на щепке, отколовшейся от деревянной скамейки, на своем крестике, перевернувшемся на груди обратной стороной наружу, на чем попало, лишь бы не смотреть на него.

— Ну и?

— Ну и ничего. Не знаю, почему я об этом говорю. Я была совсем маленькой. Я ушла в монастырь в восемь лет. Я хочу сказать, как только попадаешь в монастырь, пусть даже только на каникулы, все сразу же меняется. Я там училась от начала и до конца.

— А потом?

— Потом? — Она снова посмотрела на него. — Ну, я в нем и осталась.

— Так хотели ваши родители?

— Чего хотели? — Она читала в его глазах то, что, наверное, заранее не сомневалась там найти, а может быть, и что-то другое, но отвечала твердым голосом: — Так хотела я сама. Но родители тоже этого хотели, это правда.

Длинные ресницы затеняли ее голубые глаза, судя по бровям, волосы у нее были светлые, небольшой прямой нос, очень белые зубы — между двумя верхними передними — маленькая расщелинка. Когда по вечерам в своей комнате Дени пытался вспомнить ее лицо, то отталкивался от этой детали, потом возникала ее улыбка, ее внимательный взгляд и это знакомое ему движение — когда она говорила, то словно держала в руках что-то твердое, одним цельным куском.

В школе, чтобы похвастаться или показать, что он осведомлен лучше, чем Дени, Прифен сообщил ему, что марка популярного итальянского аперитива названа по фамилии трех поколений семьи сестры Клотильды.

— Я знаю, — сказал Дени.

— Ну да, — ответил Прифен. — Ничего ты не знаешь, вот так-то.

Дени промолчал, но, спускаясь во двор, на перемену в четыре часа, он встал на лестнице позади святого недотроги и подставил ему подножку. Святой недотрога скатился по десяти ступенькам и упал плашмя на живот. Он сильно поцарапал подбородок и руку. Пожаловаться воспитателю на Дени он не посмел, потому что его дружки накостыляли бы ему после уроков, но в следующий четверг все рассказал сестре Клотильде.

Когда Дени увидел ее днем не в парке, как обычно, а в помещении прачечной, где она складывала простыни, которые только что погладила вместе с сестрой Мартой, она была не просто недовольна, но даже как будто испугана этим происшествием. Дени, уже давно позабывший о Прифене, не понял, почему она говорит с ним так нехотя, даже не глядя в его сторону. Через несколько минут, когда они остались одни, сестра Клотильда сказала ему, в чем дело. Дени ответил, что Прифен — дрянь, и вся семейка у него такая, и жаль, что он вообще не сломал себе шею. Внезапно она отреагировала с резкостью, которую он не мог в ней даже предположить.

— Замолчите! Пойдите и прополощите рот! Убирайтесь! Так не говорят о товарище! Убирайтесь!

Она схватила его за плечо и подтолкнула к двери. Боясь взглянуть ей в глаза, покраснев от унижения и гнева, Дени почувствовал, что сердце его сейчас разорвется.

— Но я не собирался причинять ему зла!

— Прочь! Что я сказала!

— Но я это сделал нарочно. Я хотел, чтобы он перестал говорить о вас, только и всего.

— Именно этого я и не понимаю! Почему?

— Почему, почему! Все спрашивают — почему! Хотел помешать ему, вот и все! Я хотел — ну вообще-то я не знаю, чего я хотел!

Дени высвободился, воспользовавшись пространством, остававшимся между ним и дверью. Она смотрела на него, и в глубине ее взгляда читалось что-то похожее на страх. Дени не мог вынести этот взгляд, он отвернулся к окну и уставился в парк, ничего перед собой не видя. Наконец, после долгой паузы, он произнес дрожащим голосом:

— Конечно, теперь я же и виноват. Он прав, святой недотрога! Он ваш друг, а не я! Сестра Клотильда — это его собственность!.. Как мне все это надоело, как надоело!

Снова пауза. Потом Дени услышал, как она подходит к нему, почувствовал тепло ее руки на своей. Она смягчилась:

— Послушайте, вы для меня такой же друг, как Прифен. Я даже провожу больше времени, болтая с вами, чем с ним.

Он повернулся и увидел, что сестра Клотильда улыбается. Дени понял, что она считает его поведение ребячеством, и это ее успокоило. Она говорила с ним, как школьный воспитатель.

— Ну хорошо. Довольно об этом. Не будьте таким гордым, Дени, и относитесь добрее к товарищам.

Это еще сильнее оскорбило его.

— Вы мне друг? — спросил он. — Вы вправду мне друг? Хорошо, это можно доказать. Докажите это!

Дени протянул правую руку. Улыбка снова исчезла с ее лица, она смотрела на его руку с недоумением, ее беспокоило, что он до такой степени возбужден.