Обречённая воля - [9]

— Ты потише! У окуневской сковороды пристроились, антихристы!

Близ костра не было видно никого. Судя по дотлевавшим угольям, стража там приморилась и дремала.

— Сколько их? — спросил Рябой как бы сам себя, но ему ответил Булавин:

— Сколько бы там ни было, а трогать не станем.

— Мне их достать вот как охота! — не унимался Рябой.

— Тихо! — повелительно буркнул Булавин.

Они обошли костёр стороной. Миновали свои бывшие солеварни и очутились перед бревенчатым забором, закрывавшим солеварни Изюмского полка. Половина этих солеварен была присвоена Шидловским в пользу казны ещё в прошлые годы, а половину, если не больше, изюмцы настроили вновь — нарыли колодцев и вываривали соль для себя.

— Никого тут нет, — заметил Булавин.

— Кому тут быть!

Прошли вдоль бревенчатых надолбов, пробуя брёвна, но забор-остен был врыт надёжно. Нашли лишь одно слабое бревно, но и то пришлось раскачивать. Рябой вынул саблю, отрыл из-под бревна землю. Бревно наклонили наружу, и Рябой первым пролез в узкую дыру. Булавину это не удалось.

— Уж велми толст ты, Кондрат! — хмыкнул Рябой.

Он подрыл ещё одно бревно, но вытаскивать не стали, лишь отвели в сторону, наклонили. Когда оба были на солеварнях, Рябой, к которому в минуту опасности вернулось самообладание, сам предостерёг атамана:

— Не потерять бы выход, а не то забегаем ровно зайцы по степи.

Рябой всё ещё не догадывался, зачем они пришли на солеварни изюмцев, и только после того, как Булавин начал дёргать с крыш навесов сухой бурьян, всё ему стало понятно.

— Чую, дёгтем пахнет! — радостно потянул он носом.

С охапкой сушняка он ушёл в темноту и не ошибся: по запаху нашёл бочку с дёгтем. Теперь они весь сушняк обмакивали в дёготь и разбрасывали вдоль построек, под самые стены. Подлили дёгтю под навесами, под поленницами дров, штабелями уложенными вокруг. Не забыли и кладовые для соли — плотные, добротно сделанные помещения.

— Посветлело, — прошептал Рябой.

— Ночь ещё, а посветлело.

Край неба, но не в той стороне, где обычно ожидался рассвет, а много правее — над тем лесом, где остался булавинский покос — налился непонятно откуда взявшейся робкой белизной. Они смотрели туда и не сразу поняли, что это подымался месяц.

— Не вовремя выходит, — фыркнул Рябой.

— Теперь уж чего ахать! Теперь наш свет на полстепи засветит.

С этими словами Булавин вылил остатки дёгтя на настил, под дверь кладовой.

В ту ночь охрана, выставленная полковником Шидловским, стояла только на бахмутских солеварнях. Это было сделано с тем умыслом, что если нападут бахмутские казаки, то можно будет раньше предупредить остальных людей, которые смогут подоспеть уж если не к бахмутским, то, во всяком случае, к своим солеварням. Допоздна не ложилась охрана спать. Это их костры видели из степи Булавин и Рябой. Но теперь, под конец тревожной ночи, все улеглись. Спала даже охрана самой ближней к Бахмуту окуневской сквороды. Булавин подумал: стоило только пустить Рябого на спящих или не встреть он его в степи быть всем сегодня изюмцам-охранникам порубленными. Рябой тоже это понимал и, навёрстывая упущенное, страстно готовил поджог.

На остальных солеварнях они работали немногим больше часу. Там тоже всё было обложено сеном, сухим бурьяном, облито дёгтем, приготовленным для смазки колёс перед отвозом соли в Азов и Москву.

— Только бы до наших солеварен не достало, а то как пойдёт по сухой траве… — вслух подумал Рябой, удивляя Булавина заботой о Бахмуте, где у него ничего не осталось, кроме старого куреня, и всё же он остановил:

— Уж не кликотной ли болезнью ты заболел, Ивашка? Не дело, ежели и наши солеварни в сем пожогном деле сгинут, не то что город.

Он всё ещё надеялся, что бахмутские солеварни когда-нибудь удастся отстоять, вот только отвадить от этих мест Шидловского, да послать умного человека к царю… Но этим мыслям атамана противоречило многое: и наступление царёвых прибыльщиков на Придонье, и выселение беглых — негожее дело, которое пытались было учинить царёвы стольники, — и строительство крепостей, среди коих самой неприятной для казаков был Азов, и много иных притеснений и потравы казацкой воли. Чем остановить этот напор? Где искать надёжный прогон к истинной воле? Нет, не в одних, видать, солеварнях тут дело. Надо думать…

Булавину некогда было за делами атаманскими побыть наедине с собою, да поразмыслить, а хотелось. Вот и сегодня не одна жёнина глупость вынудила его уехать в ночную степь. Хотелось приклонить где-то голову, остаться один на один с ночью, со степью, с ветром степным, вольным, да поразобраться с тяжёлыми думами, но вот… Всполошился из-за сена, а тут ещё Рябого встретил. Крутого нрава казак — вот и нашли они выход казацкой злобе, яростный и бескровный выход. Бахмутцы довольны будут последней службой своего атамана… А что потом? Куда потом?

— А куда уходить? — как бы вторя атаманским мыслям, спросил. Рябой.

Булавин думал не о том, как уйти с солеварен, и потому ответил не сразу:

— В изюмскую сторону подадимся.

Рябой недоверчиво хмыкнул.

— Только туда! Нас кинутся догонять по бахмутской дороге, а мы — в другую сторону.

— А ежели они всей силой на Бахмут кинутся?