Обреченная весна - [10]

– Вспомнил Маркса. Кажется, он говорил, что, обеспечь капиталу пятьсот процентов прибыли, и нет такого преступления, на которое бы он не пошел.

– Не смейся. Сейчас Маркс у нас не в моде, – ответил Валех, – сейчас другое время. Можно делать большие деньги. Ты ведь у нас секретарь Союза. С помощью твоего правительственного телефона можно такие дела проворачивать...

– Какие дела? – не понял Мурад.

– Договориться с местной таможней. Ввести товар и продать его по рыночной цене. Сделаем большие деньги.

– Я в такие игры не играю, – отмахнулся Мурад, – мне моих денег хватает.

– Тогда понятно. Ты у нас идейный, Маркса почитаешь, и лишние деньги тебе не нужны. Юра, иди к нам! – закричал Валех, увидев вошедшего в кафе мужчину лет сорока, с помятым лицом, немного сонными глазами, свернутым на сторону носом. Мужчина был одет в кожаную куртку и серые брюки. Он подошел и церемонно поклонился.

– Юрий Музаев, – представил его Валех, – самый известный литературный критик Москвы.

– Очень приятно, – поднялся Мурад, протягивая руку.

– А это – Мурад Керимов, наш секретарь и мой начальник, – хмыкнул Валех.

– Мне тоже приятно, – кивнул Юрий, усаживаясь за столик, – только непонятно, почему вы заказали две такие маленькие рюмки коньяка? Я угощаю. Давайте закажем бутылку.

– Только не сейчас, – попросил Валех, – я сегодня пустой.

– Зато у меня появились деньги, – радостно сказал Юрий, хлопая себя по карману. – Наконец выплатили гонорар за мои две статьи в «Дружбе народов».

– Опять кого-то ругаешь? – добродушно осведомился Валех.

– Наоборот, хвалю. Очень интересная подборка современных прибалтийских поэтов. Я написал обе статьи еще в прошлом году. Но тогда не пропускали. Баруздин мне говорил, что пока не время. Я ведь его прекрасно понимал, они тогда объявили, что выходят из состава Союза. Нельзя в такой момент давать мои статьи о литовской и латышской современной поэзии. У них ничего хорошего быть не может, если решили отделяться. Так думали наши функционеры, и кто-то из секретарей запретил Баруздину печатать мои статьи. А сейчас разрешили. Наверное, опять какой-то умник решил, что нужно немного ослабить вожжи. Я так обрадовался, мне даже Чаклаис звонил из Риги, благодарил. А сегодня опубликовали сообщение, что в Вильнюсе взяли под охрану внутренних войск все административные здания города. Теперь ты представляешь, в каком я дурацком положении? Я ведь там и критиковал некоторых поэтов. Получается, что я человек с имперским мышлением. Хвалить глупо – они все равно нам не поверят, а критиковать подло. Вот поэтому эти деньги нужно пропить. Так будет правильнее всего. – Он поднялся и пошел за коньяком.

– Прекрасный критик, – негромко проговорил Валех, – но пьет безбожно.

– У нас тоже хватает своих «критиков», – улыбнулся Мурад. – Еще древние говорили, что истина в вине. Вот поэты и ищут эту истину на дне своей чаши. Только я пить не буду, у меня еще важная встреча в издательстве.

– В каком издательстве?

– «Советский писатель». Обещали выпустить мою книгу.

– Не беспокойся. Они наверняка знают, что ты секретарь Союза, так что твою книгу поставят в план и выпустят в первую очередь. Юрий прав. Сейчас пытаются заигрывать с местными кадрами, чтобы не развалить Союз окончательно. Хотя он фактически уже развалился. Прибалты больше не хотят иметь с нами ничего общего. Сначала говорили о конфедерации, а теперь вообще заявили о самостоятельности. Вот так. И ничего с ними не сделаешь.

Вернулся Музаев с бутылкой коньяка и тремя большими бокалами.

– Сейчас Галочка принесет нам бутерброды, или, как модно нынче говорить, – сэндвичи. – Он разлил коньяк в бокалы, поднял свой. – Сколько лет мы с тобой знакомы, Валех?

– Семь... нет, уже восемь лет, – вспомнил Валех.

– Значит, восемь. Солидный срок. Вот что я вам скажу, ребята. Все, что сейчас происходит в Литве, – это настоящий фашизм. Вы меня понимаете? Просто фашизм. Нельзя атаковать омоновцами безоружных людей, подавляя их свободу. Хорошо, что пока нет крови.

– У нас такое уже было в прошлом году, – напомнил Мурад. – Тогда в январе в город вошли армейские части и убивали всех без разбора, даже детей и стариков.

– Знаю. Мне Валех все рассказывал, – кивнул Юрий. – Вот это и есть настоящий фашизм. Вместо обещанного коммунизма мы пришли к этому фашизму. Вместо перестройки – к перестрелке. Выпьем, ребята, за нас. Чтобы порядочных людей было больше. – Он залпом опустошил свой бокал.

Мурад только пригубил коньяк. Пить действительно не хотелось.

– Вы меня извините, – сказал он, – но у меня сегодня важная встреча.

– Это тебя все равно не извиняет, – усмехнулся Юрий. – Если не хочешь пить, то и не нужно. Только сиди и молчи, сделай вид, что выпиваешь. Нам так будет удобнее, и тебе хорошо. Как будто сидишь в компании и пьешь вместе с нами. Сейчас все делают вид, что им хорошо. Горбачев, который с трудом удерживается на своем месте. Ельцин, который только и мечтает его оттуда выкинуть, и мы все, которые сидим по уши в дерьме, но делаем вид, что это и была наша цель – заплыть поглубже и нырнуть, чтобы с головой и целиком. Чтобы никогда не отмыться. Ваше здоровье, ребята!