Обреченная - [73]

Я закрыла глаза и стала думать о спокойных, тихих вещах вроде старомодных парковых шезлонгов с нейлоновой сеткой, похожей на свод, под сиденьем. О хорошеньких серебряных часах, которые тикают у вас под ухом, когда вы не снимаете их на ночь. О попкорне в кинотеатре, плавающем в теплом масле. О треске дешевого пластика, когда вы открываете бутылку с содовой. О настраивающемся оркестре, пока он не сливается в простом до мажоре. О механическом карандаше номер два.

– Олли, – вздохнула я.

– Должна быть причина, чтобы человека сочли виновным или невиновным, – сказал он.

Я закатила глаза.

– Олли, кончайте. Вы начинаете становиться банальным.

– И есть два вида невиновности. Юридическая и настоящая.

– Пожалуйста, только не надо мне об актуальной невиновности!

– Как будто вы на самом деле не совершали этого преступления. Мы не говорим больше о какой-то юридической фикции, о дырке в деле. Вы ведь на самом деле этого не делали.

– Олли, я застрелила ее.

Адвокат сильнее стиснул ручку. От уголка его блокнота оторвался желтый кусочек величиной в дюйм.

– Значит, юридическая невиновность, – сказал он упрямо. – Возможно, ее убила не ваша пуля. Она даже близко от жизненно важных органов не прошла.

– Олли…

– Вы этого не знаете. Вы не врач.

– Верховный суд тоже, но они полагаются на хороших врачей, принимая решение. Так всегда было и здесь.

– Но здесь так не было, – заспорил Оливер. – Никто не полагался на медиков-экспертов при защите. Они просто поверили государственному патологоанатому. Не оспорили его работы. Они допустили показ всех этих снимков пулевого ранения, но этот новый патологоанатом клянется, что Сара не была беременна, когда ее застрелили. У него есть новая теория о причине ее смерти. Коронер округа даже не имел на руках заключения о причине смерти. Полиция не заглянула в медицинские карты – они просто сосредоточились на вскрытии. А новый патологоанатом обратил внимание на уровень гормонов при беременности. Фолликулостимулирующего гормона. Он утверждает в своем подтвержденном фактами заявлении, что этот уровень должен резко увеличиваться между восьмой и одиннадцатой неделями, как раз в то время, когда она погибла. Он сравнил анализ крови с места преступления и тот, что был сделан двумя неделями раньше, в центре планирования семьи. И тут он напал на след. Уровень составлял восемь тысяч пятьсот. Хотя когда она погибла, этот показатель должен был быть двадцать пять тысяч или выше. Гораздо выше. Он мог быть даже около трехсот тысяч, но этого не было. Он был ниже семи тысяч. Вы понимаете, о чем он?

Я не была уверена, что понимаю, так что выждала пару секунд. Тогда впервые за этот день Стэнстед заговорил, глядя мне прямо в лицо, а не в свой блокнот. Это не требовало практики.

– Полиция отметила всю кровь в квартире, но не только из пулевой раны. Кровь была в ванной и на ее белье. Ваши адвокаты даже не подвергли перекрестному допросу медицинского эксперта по этому поводу. Полиция просто притащила эту окровавленную одежду, как попкорн для присяжных, без объяснения. Но никому не пришло в голову проверить, откуда вся эта кровь, – просто было сказано, что это непосредственное последствие ее смерти. Никому! Они просто сфокусировались на выстреле. И на вас. Они даже не удосужились посмотреть по сторонам, как только вас арестовали.

– Пожалуйста, бросьте это.

– Вопиющие доказательства некачественной защиты просто ошеломляют. Этого никогда бы не случилось в…

– Прошу вас, Олли, – взмолилась я, – просто оставьте это! Все уже оставили, и мне так будет лучше.

Юрист схватил новую пачку бумаг и просмотрел верхнюю страницу. Я следила, как его зрачки скользят по каждой строке, пока пустота в его глазах не угасла. Я же накручивала на палец прядь волос, прислушиваясь к гармонии так называемых версий, которые я скупо выдавала прессе во время моего процесса. Марксистская версия, версия Каина и Авеля, версия Жертвы и так далее, пока мы не дошли до версии Кеворкяна, которую никто не считал подходящей – даже для процесса. «Слишком трудно доказать», – прямо слышу слова Мэдисона Макколла, сказанные прежде, чем я даже заикнулась о ней.

– Ничего еще не кончено, – настаивал Оливер. – Вы невиновны в этом преступлении. Вам должны заменить наказание!

– Я больше не хочу этим заниматься.

– Вы юридически невиновны в этом преступлении, – продолжал адвокат. – Я уверен в этом. Вы не виновны в тяжком преступлении. А значит, не подлежите смертной казни…

– Олли…

– Кроме процессуальных, здесь есть еще и доказательные недостатки. У вас не было мотива это сделать. Вы даже не можете мне его назвать.

– Олли, вы еще так молоды… – улыбнулась я.

– И?..

– Кто знает, сколько вы еще пробудете в этой стране. Не делайте вид, что, как только вернетесь в свою лондонскую квартиру, вы тотчас не забудете об этом деле.

Стэнстед медленно покачал головой справа налево, как механическая кукла.

– Пожалуйста, не делайте таких предположений.

– Олли, при вашем образовании в закрытом учебном заведении и преклонении перед Марлин Диксон что еще я могу предположить?

– Ноа, – сказал юрист мягко, словно отчасти спорил, отчасти соглашался, – я совсем не похож на Марлин Диксон.