Обреченная - [72]

Оливер уронил руки, поднял подбородок и посмотрел прямо на меня.

– Смысл ясен, как ни истолковывай. Они не удовлетворят наше ходатайство.

– Значит, остается только помилование? – спросила я. – С чего мы и начинали?

– Но мы продвинулись и с прошением о помиловании. Мы получили несколько заявлений в вашу поддержку. Например, Эндрю Хоскинс прислал нотариально заверенное заявление, которое мы можем использовать.

Мне захотелось рассмеяться, но что-то удержало меня. Уважение? Скука?

– Энди? – переспросила я.

Адвокат одними губами ответил «да», глядя на копию судебного решения у себя в руке.

– Мне очень жаль, Ноа, – сказал он, роняя бумагу на стол.

Мне хотелось погладить его по плечу и поднять его подбородок, впрыснув ему дозу адреналина. «Ты не виноват», – хотелось мне сказать. Но ведь это он проиграл – не я. Я этого ожидала. Не первую мою апелляцию отклоняли. Я уже и забыла, что это была его апелляция.

Я немного помедлила, размышляя:

– Ну что же, тогда ладно.

Стэнстед вытер нос и не ответил, словно думал о чем-то. Об Энди? О Марлин?

– Так что же написал в своем отчете патологоанатом? Что вы включили?

Олли открыл рот, чтобы изложить все единственным способом, каким он умел. Должным образом. Формально. Легально.

– Как мы уже прежде говорили, – сказал он, – суд пересмотрит дело, если откроются новые обстоятельства, которые могут стать убедительным доказательством действительной вашей невиновности. Этот доктор, этот свидетель-эксперт собирался свидетельствовать о состоянии Сары в момент ее смерти. – Юрист вздохнул, глядя на заключение у себя в руках. – Я знал, что это рискованно, но, по крайней мере, у нас был шанс.

– Оливер, – сказала я, мягко протягивая руку в его сторону. Но его рука плясала перед его лицом – нагая, нервная, упрямая.

– С его заключением, его заявлением… – продолжал он.

– Как вы и говорили, суд это не убедило. – Я пожала плечами. – Такое бывает.

Стэнстед отказывался смотреть на меня.

– Всё в порядке, – повторила я. – Тут не с чем особо работать. Дело Ноа Пи Синглтон закрыто.

– Я читал отчет. Я видел доказательства. Но…

– Но ничего не вышло, – сказала я. – Все кончено. Идите домой! – взмолилась я. – Возвращайтесь к семье. В МАСК. В Филадельфию, или в Лондон, или где там сегодня ваш дом. Это была приятная история, но теперь… – Мой голос сорвался.

– Что вы скрываете от меня? – спросил Олли, выпрямляясь. Голос его изменился.

– Ничего. Я ничего не скрываю.

– Вы рассказали мне о вашем детстве, Ноа. Рассказали о вашем отце. И о Саре. – Адвокат пододвинул стул поближе к перегородке. Даже стекло не могло приглушить его пронзительный голос. – Чего вы мне не рассказали? Я знаю, что-то есть. Я знаю, вы что-то скрываете!

Его неопытность могла лишь усугубить его тягу к заступничеству.

– Вы не врывались в квартиру Сары! – выпалил он в решительности прозрения. – Ведь она сама впустила вас, верно?

Я отвела взгляд.

– Ноа, – настаивал Оливер. – Ведь нет доказательств тому, что вы проникли в квартиру. Только ваш сломанный ноготь, который мог сломаться по сотне других причин. Оба отягчающих фактора исчезают, остается только простое убийство, без отягчающих обстоятельств. Взлома нет. Ребенка нет. Простое убийство.

– Простое убийство? – рассмеялась я. – Прекратите, Олли! Вы сами себя запутываете. Для такого новичка, как вы, достаточно одной проваленной апелляции.

– Отлично. Скажем так – даже если она и была беременна, как они докажут, что вы об этом знали? Вы сами говорили тысячи раз, что по ней это было незаметно.

– Я знала, что она беременна.

Глаза юриста дергались вместе с его пальцами и венами на лбу и на шее.

– Они так и не нашли человека, который вломился в квартиру Сары и стрелял в нее и в вас.

У меня под грудью скопился пот. Моя кожа была влажной и зудела. Мне захотелось почесать правое плечо, но я сдержалась.

– Вас продержали в камере предварительного заключения почти двадцать часов без адвоката, воды или пищи, и что важнее всего…

– У меня была вода, – запротестовала я.

– …что важнее всего, Ноа, так это то, что вам не оказали медицинской помощи.

Я отвела взгляд.

– Вы сидели в камере, истекая кровью, и никто и не подумал отвезти вас в больницу. Они не говорили о борьбе в квартире Сары и о вашем пулевом ранении. Они говорили только о том, что вы изобразили обморок, чтобы избежать допроса.

– Поэтому сторона обвинения выглядела на моем процессе так плохо, но это ничего не меняет, – сказала я Стэнстеду.

– Вы рассказывали, что в детстве мать вас уронила. Рассказали о ране на губе вашего отца. Я знаю все чертовы детали каждого эпизода вашей юности. Мы достаточно долго знакомы, чтобы я мог ожидать от вас рассказа, что же действительно произошло первого января.

– Вы знаете, что произошло. Все задокументировано.

Я пнула стенку между нами левой ногой и тут же ушибла большой палец. Олли попытался посмотреть, что я делаю, но Нэнси Рэй велела ему сесть на место.

– Ноа? – позвал он меня.

Пальцы на моей ноге начали ныть от боли, на ногте большого пальца словно возник маленький электрический разряд.

– Ноа? – повторил адвокат.

– Что?

Он чуть подался ко мне.

– Ведь не было никакого грабителя, правда? Это была самозащита?