Обреченная - [49]

— Я была бы вам очень благодарна, сэр. Спасибо.

Он всматривался в мое лицо. Не враждебно, но все же я отметила, что он не просто дружелюбный практичный американец, но бизнесмен, умеющий быстро оценить человека, сидящего с ним за столом переговоров.

— Вы могли бы шантажировать нас. Потребовать денег за то, что сохраните тайну Алека.

— Мне это даже в голову не приходило, сэр.

Что за мерзость! На такое способен, к примеру, Михаил.

— Вы славная девушка, Тесс. Я знаю, у моего сына не было выбора, кроме как довериться вам, но… он не смог бы найти более подходящего человека, которому можно поведать свой секрет.

Мистер Марлоу говорил о своем сыне с такой любовью! Вдруг он сможет сказать мне, что самые мои ужасные опасения насчет Алека ничем не оправданы?

— Простите, сэр, что упоминаю об этом, но… я нашла это в кармане Алека. — Я вытащила газетную вырезку и открытку с изображением Габриэль Дюмон. — Это… скажите мне, что это не то, чем кажется.

Плечи мистера Марлоу поникли, и что-то в моей душе заныло.

— Вы спрашиваете, не убийца ли мой сын. Хотел бы я знать ответ.

— Что случилось с мисс Дюмон?

Он ответил не сразу. Молча смотрел на океан, щурясь от яркого утреннего солнца. Подобное состояние я не раз замечала у Ирен. Хотя она уж точно последний человек на земле, у которого могло быть что-то общее с Говардом Марлоу. Он хотел рассказать, но боялся.

— Странно, правда? — сказал он в конце концов. — Что происходит с твоим сознанием, когда ты обнаруживаешь, что сверхъестественное существует? Ты подвергаешь сомнению абсолютно все, даже собственные воспоминания.

— Это действительно делает все вокруг очень странным, сэр.

Мистер Марлоу кивнул, вытащил из кармана пиджака сигару и покатал ее между пальцами.

— Насколько мне известно, Алек и Габриэль были просто друзьями. Мы с моим мальчиком всегда были достаточно близки, но я когда-то тоже был юным и не рассказывал своему папе о каждой девушке, которую… — Он осекся. — О каждой знакомой молодой леди. Но у меня сложилось впечатление, что Габриэль требовала от Алека больше, чем он мог дать.

Я не могла ликовать по этому поводу. Эта женщина погибла, возможно от руки Алека, и то, какие чувства он к ней испытывал, не могло повлиять на мое мнение о нем.

— Вервольф стал добрым другом актрисы. Оба они были каждую ночь заняты своими делами, но с радостью встречались днем. Оба восторгались жизнью богемы. — Судя по голосу мистера Марлоу, он этим не восторгался. — Встречались с художниками и композиторами, посещали эти странные клубы, где развешены плакаты с чудовищного вида женщинами, зелеными с головы до пят. Сам я никогда не видел в этом ничего привлекательного, но хотел, чтобы Алек получал столько удовольствия, сколько сможет. Слишком много у него в жизни отнято, пусть порадуется хотя бы этому.

Богемный Париж казался мне чарующим. Я представляла женщин в таких же сексуальных костюмах, в какой была одета Габриэль Дюмон на фотографии, хотя это нелепо; на самом деле я уверена, что это все иностранщина, зато теперь понятны длинные кудри Алека.

— Мне следовало предупредить его, сказать, чтобы он не проводил с ней столько времени, — произнес мистер Марлоу. Он вытащил небольшие серебряные щипчики и отрезал конец сигары. В воздухе повис сладкий табачный запах. — Пусть не ради него самого, но ради нее. Не сомневаюсь, что ее убили их отношения.

Во рту у меня пересохло, я вцепилась в подлокотники кресла:

— Вы хотите сказать… вы думаете, это сделал он? Алек убил Габриэль?

— Ее убил вервольф. Иногда я говорю себе, что это мог сделать любой из Братства, — к тому времени они давили не только на моего сына, но на нас обоих и не желали, чтобы у него возникали дружеские отношения с кем-либо. И, как я говорил раньше, женщины им не нужны. Они получают удовольствие, убивая их. Неужели у них нет матерей? Сестер, возлюбленных? Я этого не понимаю. Впрочем, я никогда не понимал Братство. — Он тяжело вздохнул. — В Париже у нас был подвал. Именно в нем Алек превращался каждую ночь, и я запирал его там ради его собственной безопасности, уж не говоря об остальных людях. Но в ночь гибели Габриэль замок оказался сломан. Я вернулся на рассвете и обнаружил, что дверь открыта, а Алека нет. Он очнулся чуть не на другом конце Парижа, ничего не помня о прошедшей ночи. То есть той ночью он был на свободе. И знал, где живет Габриэль. Алек вполне мог быть тем вервольфом, что ее убил.

— Но… ведь это не обязательно он.

— О, я пытался убедить себя в этом. Думаю, у меня бы получилось, если бы не одно «но»: Алек сам в этом уверен.

Это правда; зная его всего несколько дней, я уже не могла отрицать слов мистера Марлоу. Все, что сказал мне вчера днем Алек об ошибках, совершенных им в Париже; давившее на него чувство вины, тяжелое и мрачное, как саван, — все это про Габриэль. О гибели Габриэль.

Мистер Марлоу добавил:

— Алек носит с собой эту открытку как напоминание самому себе об опасности, которую он представляет для всех, кого любит.

Я посмотрела на изображение Габриэль Дюмон. Если Алек с ней дружил, возможно, она бы мне понравилась. Но она прошла по той дорожке, на которую ступила и я, — той, что ведет в сумрачный мир оборотней. А теперь она мертва.