Образование Литовского государства - [49]

, во-первых, сказано, что пруссы — участники восстания 1260 г. потеряли право на личную свободу (признанное договором 1249 г.). Так как «dy newen cristen von Prewszen den cristgelouben hatten abgeworfen, wedir uns unde ander cristglowbige luwthe growsamlich robiten (т. e. «грабили». — В. П.), die kirche gotis mit viel pynen queleten», то они потеряли свободу: «unde domethe billichen ere freyheit vorloren», но те, которые были верны («die mit uns getruwelich bestunden»), имеют право на свободу. Поэтому им жалуют eyn dorff mit einem filden und andern dozcugehoren в вечное наследственное владение — ewiclicli zcu erbrechte zcu besitzen. Как видим, это свобода от «geburschs joch unde dinst»[554] с правом условной наследственной собственности. Позднее в формуляре стали обычны стереотипные формулы — «на праве свободных пруссов» или еще короче — «на праве свободных»[555].

Подвластные этим нобилям крестьяне должны поставлять Ордену вместо десятины 2 шеффеля пшеницы и ржи от немецкого плуга и от гакена[556] — один шеффель пшеницы, а также участвовать в «reyszen», «zcur lantwere», «huwser zcu buwen unde warnhuwszer zcu vestigen». Позднее в состав повинностей некоторых земель вошло участие в «страже от Литвы». Освобождение владения нобиля от участия в ней оформлялось пожалованием[557].

Первоначально за частновладельческими крестьянами оставлено право свободного перехода: «das unsir lut he frey zcu yn mogen czyhen, die mit en yn den vorgesprochen guttern zcu wonen zcu rothe werden unde gleicher weis wedir zcu uns zcu czyhen, wenne sie wellen, frey sullen gelassen werden». Впрочем, в грамоте (brif — термин, известный и Помезанской Правде[558]) 1267 г. пруссу Сантирму и другим нобилям право перехода уже обусловлено уплатой марки[559].

Эта грамота дополняет и ту статью Кишпоркского договора, в которой идет речь о разрешении свободным пруссам продавать полученное поле (velt) лишь тем, кто имеет такое же право, как они — «wenne sy wellen myt rechte, alz sy ys besessin haben»[560]. Уже в 70-х годах XIII в. налицо акты продажи Орденом земель пруссам[561].

Сантирм и другие нобили получают в отношении своих крестьян (которые платят десятину Ордену) право мертвой руки. На этом стоит остановиться потому, что здесь охарактеризован еще один из элементов «крестьянского права», лишь упомянутого в Помезанской Правде[562]. В грамоте читаем: «och noch'dem tode der lute, dy mit yn sieczen, dydo keyn wore erben haben, daz erbe sulle sy [т. e. Сантирм и другие] nemen alzo, dach daz myt gote gesche, und waz dovan gevellet und se geben den wyben, absy wellen, daz seccze ich czu erem eugen willen», т. e обеспечение крестьянских вдов ставится в зависимость от воли господина, получающего выморочное имущество[563].

Возникает еще один вопрос — о размерах владений прусских нобилей. Г. Ловмяньский отметил, что эти владения невелики[564]. Это и понятно: прусская знать в своем развитии отстала от своих собратьев в Жемайтии и в Литве. Но надо учитывать и то, что Орден — один из самых хищных феодалов средневековья, решительно боролся с развитием епископского землевладения в Пруссии и в Ливонии. Понятно, что прусский нобилитет, потеряв свое политическое преобладание, должен был довольствоваться положением мелкого феодального служилого люда (как сказано в грамоте 1255 г. пруссу Ыбото:

«De predictis autem bonis serviet nobis idem suique heredes in clipeo et lancea sicut ceteri nostri feodales consueverunt»)[565]. В лучшем случае он получал кульмское (хельминское)[566] и совсем редко магдебургское право[567].

Итак, прусские акты характеризуют местных нобилей как давно существующую, вышедшую из среды земледельцев-крестьян землевладельческую привилегированную группу населения. В актах отражено положение лишь той части нобилей и верхушки общинного крестьянства, которые, предав интересы своего народа, сохранили право личной свободы и заняли соответствующее место в общественной структуре Орденского государства. Сопоставление грамот, выданных Орденом прусским нобилям с его жалованными грамотами литовским эмигрантам, позволяет сделать выводы и о социально-экономическом положении последних (см. часть I, § 4).

Социально-экономическое и политическое положение лично свободных пруссов получило наиболее полное отражение в Помезанской Правде. Этот источник мы подвергли недавно специальному изучению, поэтому, не повторяя здесь полученных ранее выводов, выскажем лишь некоторые дополнительные соображения.

Прежде всего надлежит отметить, что увенчались успехом поиски рукописей Помезанской Правды. Известно, что сборники, включавшие Помезанскую Правду, хранившиеся в архивах Кенигсберга, Эльблонга и других городов, в том числе и рукописи, использованные первым издателем Правды П. Лабандом в 1866 г., были утрачены во время второй мировой войны и долгое время их не удавалось отыскать. Лишь в 1957 г. молодой литовский историк М. А. Ючас обнаружил в рукописном отделе Центральной библиотеки Академии наук ЛССРв сборнике XVI в. список Правды, датированный 1590 г.[568]

Рассмотрение этого списка показало, что он отражает раннюю редакцию Правды (1340 — ранее 1433 г.), представленную в издании П. Лабанда одним списком (список S). Новый список (список Y) своим содержанием подкрепляет авторитет издания П. Лабанда, а также вносит в него некоторые дополнения, интересные для историка права