Образ жизни - [20]
Шрифт
Интервал
И каждая горит во весь накал.
Не промелькнёт в такую ночь и в сером некто —
Всем тень его зловещая видна,
Когда луна так светит ярко, как прожектор,
Когда вверху такая полная луна.
И не убьёт никто друг друга и не ранит,
Не выйдет гад на чёрные дела.
На небе звёзд, как семечек в стакане.
В такую ночь, совсем плохи его дела.
В такую звёздную всем гадам очень плохо —
Им не украсть, не обмануть и не убить.
На небе звёздочек… Такая, брат, эпоха,
На небе звёздочек… и нечего ловить.
* * *
Вздох за стеною, на улице вскрик.
Зарозовело окно.
Ночь пролетела, и вот я постиг,
Что отболело давно.
Как те бездумные годы прошли!
Как ты прошёл мимо них!
Туча раздумий не тает вдали,
Ветер рассветный затих.
Опыт других… — а выходит, что ложь.
Ты за раздумья держись.
За ночь, бывает, такое поймёшь,
Что не понять и за жизнь…
Весна наступила
И стою, упираясь в стену,
И, хоть тает, — вокруг темнота.
Своевременным быть, современным
Не дают мне былые лета.
Видно, в том обессмысленном прошлом,
В том, что делал, и как и к чему,
Не свою я какую-то прожил
Жизнь в своём одноглазом дому.
И влачил я постылую службу,
Что не в радость была, а в укор,
И в душе неизбывную стужу
Я ещё волоку до сих пор.
Где бы надо заплакать — смеялся,
По ничтожному поводу ныл,
И на части порой разрывался,
А порой по течению плыл.
Вот вдыхаю тепло через силу
На холодном еще берегу.
Очевидно весна наступила,
Но оттаять никак не могу.
* * *
Мой берег опальный,
О прошлом ещё не забыв,
Мы слышим с печалью:
«Троллейбус идёт на Намыв»,
Где волны сверкали,
Шумели, светлы и легки,
Бетонные встали
Дома, тротуары легли.
Песочною пылью
Покрылись ольха и сосна.
Здесь жили да были
Надежда, утеха, весна;
На удочках бились
Бычок и тарань, и рыбец;
Стрекозы резвились,
Но вот наступил им конец.
Всё это украли,
Реки затерялся мотив.
Мы слышим с печалью:
«Троллейбус идёт на Намыв».
* * *
После зимнего боя,
После бурь
Я порядком устал.
Мне везёт,
Да не больно —
Грохочу, как порожний состав.
Отшумели метели,
Снегопады
Давно отошли.
Наполняюсь апрелем,
Ветром,
Звуками тёплой земли.
Но апрелю и маю
Наступает на пятки
Июнь.
Сквозь весну проступает
Временами
И север, и юг.
Далеки листопады,
Но, как в мареве
Тусклый маяк,
Сквозь весну
Проступает
Несозревшая осень моя.
* * *
Сашеньке
Как прощально солнышко сияет,
Благодать какая на дворе!
Я орехи с внучкой собираю,
Грецкие орехи в сентябре.
Красные сандалики на ножках.
— Дедушка, ещё один — смотри!
И ложатся в тёплые ладошки
Звонкие орехи: раз, два, три…
Внучка всё смеётся без умолку,
Приминает влажную траву.
Будем с ней зимой орехи щёлкать,
Если до зимы я доживу.
* * *
Стою у ясной утренней воды,
Стою, как будто с прошлым на свиданье, —
На полустанке счастья и беды,
На перекрёстке света и страданья.
Как демобилизованный солдат,
Целующий прострелянное знамя,
Себя перевожу на новый лад,
Обугленными шевеля губами.
Горит в воде неясный огонёк,
И солнце розовеет на востоке.
Я этим летом умереть бы мог,
Но вот я жив — мир надо мной высокий.
Я различаю свежие следы,
Я постигаю слово «ожиданье»
На перекрёстке света и беды,
На полустанке счастья и страданья.
Сон
Сон, как явь, был отчетливо резким.
И, как лёгкая лодка, уплыл:
Мне приснилось, что я на еврейском
Тихо с мамой своей говорил.
Утро было темно и туманно.
Глядя в тёмное око окна,
Думал я, как неясно и странно
Содержанье короткого сна.
Проступали деревья сурово,
Ветер голые ветки качал.
И не мог я припомнить ни слова
Из того, что я ей отвечал.
Как старался я вспомнить упрямо
Хоть единое слово своё…
А была бы жива моя мама,
Я спросил бы об этом её.
Мамин стол
В огне — слова, и вся душа — в золе,
Пишу стихи на мамином столе.
Слова, слова — что слово, то зола.
Всё потому, что мама умерла.
И мамин стол, как палуба в ночи:
Не докричишься, хоть вовсю кричи.
Кричи, кричи! Да кто услышит крик?!
А я ещё пока что не привык,
Что некому откликнуться в ответ.
Хоть надорвись, а мамы больше нет.
Себя — а больше некого корить.
Нет мамы —
Больше не с кем говорить.
Беспокойство
Я на душу взял все отравы —
Их хватит любому на век, —
Чтоб из красномордой оравы
Пробился на свет человек.
Я знаю: моё беспокойство
Не нужно вам трижды сейчас.
Оно — моё главное свойство,
Я делал всё это для вас.
Молился я и матерился,
Я близких своих изводил,
В закрытые двери ломился —
В открытые — не входил.
И пусть меня в землю зароют
Убийцы, подонки, ворьё —
От мира они не сокроют
Навек беспокойство моё.
Дано вам увидеть такое —
Не знаю, я там или тут, —
Как из моего непокоя
Целебные травы взойдут.
Ночной монолог памятника
День отгремел под солнцем жарким.
Мне снова до утра стоять
В безлюдном этом тихом парке,
Где только тополя шумят.
Как мне плечо натёрла скатка,
Но не прилечь и не уснуть,
Не улыбнуться, не заплакать,
Гранитных губ не разомкнуть.
Река волну ночную катит
И ветер бродит по степи…
Не спит в моей белёной хате
Жена — вдова моя, — не спит.
Там столько тяжких слёз пролито;
Зайти бы, хоть когда взглянуть,
Но я громадный, из гранита, —
И хата будет мне по грудь.
Поднявшись над своею смертью,
Я памятником стал немым,
А так мне хочется, поверьте,
Быть незаметным —
Но живым.
Лозунг
Не школа была, а развалина,
Зимой целый день не согреться —
«Спасибо товарищу Сталин»
За наше счастливое детство!
Над головами над нашими,
Над детством худым и бездомным,