Образ мышления - [9]

— Но, может быть, подсознательно…

— Заткнешься ты или нет?! — Милт ткнул меня своим острым пальцем куда-то в область ключицы. — Сейчас говорю я, а не ты! Так вот: я допускаю, что вера в колдовство действительно может быть спрятана где-то в подсознании Гэла, но если это так, то она находится в таких дебрях, на такой глубине, что ни амитал натрия,[6] ни метод ассоциаций, ни светотерапия, ни глубокий гипноз, ни добрая дюжина других, столь же эффективных приемов, не в силах ее выявить. И я считаю это достаточно убедительным доказательством того, что никакой веры в колдовство вуду в нем нет. — Милтон внимательно посмотрел на меня. — Судя по твоей ухмылке, мне придется еще раз напомнить, что я занимался этим вопросом достаточно долго, много дольше, чем ты, и применял методы и средства, которых в твоем распоряжении просто нет. И мне кажется, что для нас обоих результаты должны быть одинаково убедительны.

— Пожалуй, мне действительно лучше помолчать, — сказал я жалобно.

— Давно пора. — Он усмехнулся. — Нет, для того чтобы порча или сглаз привели к болезни или смерти, сам человек должен глубоко верить в могущество колдунов и колдуний. Только через эту веру он сможет развить в себе чувство полной тождественности с куклой. Кроме того, жертве желательно доподлинно знать, что именно проделывает колдун с его восковым или глиняным двойником: плющит, ломает конечности, колет иголками и так далее. А я готов поклясться, что до Гэла не доходило абсолютно никаких сведений подобного рода.

— А как насчет куклы? — не удержался я. — Может, для полной уверенности, было бы все-таки лучше забрать ее у той девицы?

— Я тоже думал об этом. Увы, я так и не смог придумать, как вернуть куклу не возбудив ее подозрений и не дав ей понять, что эта восковая фигурка имеет для нас такую ценность. Если она поймет, что кукла нужна Гэлу, она никогда ее не отдаст.

— Гм-м… Кто она вообще такая, и в чем ее сила?

— Она такая же никчемная и такая же мерзкая, как тополиный пух в пору цветения. Одно время они с Гэлом встречались, но между ними не было ничего серьезного. По крайней мере, с его стороны. Гэл… он всегда был просто большим ребенком с широкой и открытой душой, который искренне верил, что единственные негодяи на свете, это те, кого непременно убивают в конце фильма. Келли в это время был в плавании; когда он неожиданно вернулся, то обнаружил, что эта дрянь вертит Гэлом как хочет. Сначала она действовала лаской, потом пустила в ход угрозы… В общем, налицо был старый, добрый шантаж, но Гэл оказался здорово сбит с толку. Келли взял с него слово, что между ними не было ничего такого, а потом заставил дать ей от ворот поворот. Но девчонка их раскусила, и дело попало в суд. Это была ее ошибка. Келли легко добился медицинского освидетельствования и выставил девицу на всеобщее посмешище. Экспертиза ясно показала, что она не только не носит во чреве никакого ребенка, но и вообще никогда не сможет быть матерью. Именно тогда она и поклялась поквитаться с Гэлом, но… У нее нет ни мозгов, ни образования, ни денег, что, впрочем, не мешает ей быть дрянью. Ненавидеть она, во всяком случае, умеет.

— Значит, ты ее видел? Милтон как-то передернулся.

— Да, я ее видел, когда пытался забрать подарки Гэла. Мне пришлось сказать, чтобы она отдала их все, потому что я не осмелился сказать, что конкретно мне хотелось бы получить… Быть может это тебя удивит, но на самом деле мне была нужна только эта проклятая кукла. Как ты сам недавно сказал просто на всякий случай, хотя в глубине души я уже тогда был убежден, что эта безделушка не имеет и не может иметь никакого отношения к странной болезни Гэла. Ну, теперь ты понимаешь, что я хотел сказать, когда говорил о том значении, которое может иметь для нас один-единственный необъяснимый факт, одно-единственное проявление иррационального?

— Боюсь, что да, понимаю. — Я чувствовал себя подавленным и дезориентированным, к тому же Милтону почти удалось меня убедить, и это не нравилось мне больше всего. Слишком часто мне приходилось читать об ученых, которым не хватало способности к нетрадиционному, непредвзятому мышлению, чтобы решить ту или иную загадку. А как было бы здорово добиться успеха там, где спасовал такой башковитый парень, как Милт!

Потом мы вышли из бара на улицу, и впервые в жизни я почувствовал очарование ночи — почувствовал сам, без того, чтобы какой-нибудь болван-писатель насильно вбивал его мне в башку в своих писательских целях. Я смотрел на чистенький, к звездам тянущийся кубистический ландшафт вокруг Радио-Сити, на живые змеи его неоновых реклам, и неожиданно мне на ум пришел рассказ Эвелин Смит, главная идея которого была такова: «После того как всем стало известно, что атомная бомба была создана не наукой, а магией, из своих потайных укрытий выбрались все колдуны и колдуньи, которые приводили в действие холодильники, посудомоечные машины и городскую телефонную сеть». Потом я почувствовал на щеке дыхание ветра и спросил себя, что это дышало? Я услышал сонное сопение огромного мегаполиса, и на одно ужасное мгновение мне показалось, что вот сейчас город заворочается, откроет глаза и… заговорит.