Образ человека как основа искусства врачевания. Том 1. Анатомия и физиология - [121]

Можно сказать, что как в прямостоянии Я находит свое самое внешнее, периферическое выражение, так сердце является его самым внутренним органом. Между двумя полюсами, нервно-чувственной системой и системой обмена веществ, свободно колеблется ритмическая система, являясь в своих ритмах удивительным и высокочувствительным инструментом душевной жизни - как струны скрипки совершают свободные колебания, которые возможны, только если струны натянуты между двумя твердыми опорами. И как музыкант своей игрой возносит нас в высший мир, где мы чувствуем себя свободными существами - хотя его инструмент подчиняется физическим законам -, так и Я может модулировать ритмы дыхания и сердечной деятельности, исполняя песню своей жизни, песню мужества и любви. Ибо мужество и любовь - это самые выразительные переживания человеческой свободы, хотя человек в обоих случаях уверен, что следует высшей необходимости.

Но человек как раз тогда переживает себя как свободное существо, когда следует высшей необходимости, и тем самым делает свою телесность носительницей высшего порядка. Он не мог бы этого делать, если бы телесность целиком подчинялась природным необходимостям. Последние нужно привести в равновесие, чтобы Я могло свободно внедриться в телесность.

Так, сердце располагается внутри полярности между созидающими и разрушающими процессами, как воспринимающий и одновременно действующий орган равновесия на центральном месте в организме, и с этим же связано его решающее значение для процесса смерти. Только когда сердце остановилось, мы можем сказать, что человек умер.[102] Но не только в этом случае мы можем говорить о процессе смерти. Как мы уже показывали, вся наша жизнь пронизана полярными процессами жизни и смерти. В своем высшем проявлении эти процессы встречается в крови. Освободившиеся в результате распада красных кровяных телец эфирные образующие силы используются для построения душевного организма. Он развивается в той же мере, в какой физический организм подвергается разрушению. В течение жизни все сильнее развивающийся процесс распада ведет нас к смерти. То есть смерть представляет собой физиологическую основу, на которой человеческое Я развивается по направлению к свободе.[103]

Если человек во время своей жизни не может соответствующим образом нести в себе процесс смерти и тем самым возможность душевно-духовной метаморфозы, то он душевно и духовно оказывается втянутым в природную необходимость и поэтому остается несвободным существом.

Поэтому физиология должна приобщить к динамическому рассмотрению и изучению сущность смерти и болезни. Конечно, речь пойдет и о выявлении отличий между животной и человеческой физиологией, однако важно здесь то, чтобы признать специфическое значение отдельных данных и симптомов — которые, возможно, присутствуют и у животного - для существа человека. Тогда окажется, что человек благодаря своеобразию физиологической организации предрасположен к тому, чтобы быть свободным существом. Только так можно найти и развивать человеческую физиологию в собственном смысле слова, то есть физиологию свободы.[104]

Этот ход мыслей сегодня многим людям еще кажется чуждым, ибо мы привыкли строго разделять духовное и физическое. Однако со времен Гете и Шиллера зерно духовно-научного синтеза уже было заложено в немецкую духовную жизнь. Так, двадцатиоднолетний кандидат медицинских наук Фридрих Шиллер дал своей докторской диссертации название «О связи животной природы человека с его духовной природой». В этой юношеской работе поэт, центральной темой жизни которого была свобода, пришел к заключению, что «свобода злоупотребляет механизмом[105] и смерть развивается из жизни, как из своего зародыша».

Насколько я знаю, Шиллер был первым, кто этой мыслью поставил перед медициной цель создать «физиологию свободы». Пусть в нашем изложении окажутся и слова, которыми он завершил свое рассмотрение, и которые являются предвосхищением духовнонаучного понимания развития Я после смерти: «Душа продолжает» - а именно, после отделения от телесности — «в других сферах упражнять свою мыслительную силу и наблюдать вселенную с другой стороны. Можно сказать, что она еще ни в малейшей степени не исчерпала еще эту сферу, что она могла бы покинуть ее в более завершенном состоянии, но разве мы знаем, что эта сфера для нее потеряна? Так мы откладываем книгу, которую не понимаем, но, возможно, через несколько лет мы поймем ее лучше».

Новалис отчетливо выражает только намеченную Шиллером мысль о повторяющихся воплощениях как следствии идеала свободы: «Бесконечная идея нашей свободы включает в себя также бесконечный ряд наших явлений в чувственном мире. Мы не связаны единственным появлением в нашем земном теле на этой планете». И он знает также о практике свободы: «Сила может быть заменена равновесием, и человек должен всегда пребывать в равновесии, ибо оно есть состояние его свободы».