Обратный отсчет - [36]

Я содрогнулся. Что я пытаюсь сделать – найти себя или совсем потерять? Неужели такой сдвиг пластов породили уколы, добрые советы, замечания, что надо сбросить или набрать вес, коротко подстричься или отпустить волосы, носить или не носить шляпу, не обращать внимания на мнение окружающих или, наоборот, внимательнее к ним прислушиваться? «Не стой, подбоченившись, Богом клянусь, просверлю дырку в двери туалета, своими глазами увижу, как ты писаешь сидя. Это все твой отец виноват, он или косоглазая. Знать не знают, что ты бросил футбол, только гоняешь на чертовом велосипеде по всяким задворкам. Далее с мальчишками в мяч не играешь. Когда-нибудь, Джон, окажешься на кухне в ночлежке с другими бродягами, там поймешь, что неприспособленный ни к чему не приспособится. Недостающие части головоломки полностью собраны в одной вонючей комнате, только они из разных головоломок. Кто-то тычет друг в друга ножами, пока проповедник в трапезной отбивает мясо, кто-то перебирается в другую ночлежку поблизости, кто-то в конце концов учится защищаться, вроде мужчин, дерущихся на городских улицах. Лопочут на своем потайном языке, позабыв общепринятый. Вылетел из программы, и мы тебя с позором вычеркнули. Мы ведем войны, смысла которых никто не знает, но считаем их общим, хоть и неприятным делом, тогда как ты вместе со своим отцом смотрите на дождь в джунглях так, будто сами его сотворили, а заодно насекомых и змей». Ну, мать, конечно, никогда ничего подобного не говорила, хотя вполне могла бы сказать.

– О чем ты думаешь, скажи на милость? – спросила Марни.

– Я должен идти. Надо ехать.

– Денег у меня мало. Немного могу тебе дать – обналичила чек по дороге домой.

– Сколько?

– Пятьсот.

– А потом что – кулон продашь?

– Отдам отцу, он продаст. Он его заслужил. Я бы все продала, что она привезла с собой. Продала б ее кости и кожу. За мозги вряд ли кто-нибудь много заплатит.

Миры рушились, сталкивались континенты, трещали линии сброса породы. Приступ паники? Но подобное объяснение затемнило б тот факт, что мир проецируется во всей своей полноте, мерцающие образы сливаются в бесконечный поток, неотличимые от того, что разыгрывается за экраном – фильм с участием всех и каждого. Владелец кинотеатра – кто, я? – тычет в затылок дуло пистолета: «Сиди и смотри, понял? Другого кина не будет, ясно? Смотри. Я пошел». Голос САВАКа. Приказы в ночи. Кто-нибудь наверняка посмеется, но в данном случае паранойя похожа на ревность. «Думаешь, я с ним спала?» Только смех превращается в нечто другое – в очередное свидетельство, в доказательство существования более тонких замыслов, заговора, обмана, хитрых козней. Что-то вроде китайских наручников – чем сильней рвешься, тем туже они замыкаются и тем громче хохочет шутник.

– Что с тобой?

– Можешь подвезти меня кое-куда?

– Разумеется. А куда?

Я сказал, и она посмеялась. Просто больше нет сил трястись в «раковом экспрессе», в «опухолевом прицепе». Такого количества колес я больше не вынесу и не могу себе позволить четырех собственных. А два могу.

Мы нашли магазин. Продавец уделил нам максимум внимания – кроме нас, покупателей не было. Он рвался продемонстрировать каждую модель начиная с 1963 года.

– К чертовой матери, – сказал я, – дайте самый лучший, какой можно купить у вас за пятьсот баксов. Пусть даже с розовыми кисточками, наплевать.

– Вот этот за такие деньги неплох.

– Доедет еще до двух девушек?

– А?

– Выдержит пару сотен миль?

– Обязательно. И бесплатный шлем. С Богом.

Я протянул деньги, взял шлем.

– Джон, – заметила Марни, – ты на нем далеко не уедешь.

– Черта с два.

Что-то вылупилось из яичной скорлупы моей памяти. Крылышек я пока почти не видел, а клюв четко проглядывал и долбился в мозгу. Смутная туманная картина, а в центре, конечно, она – Она. Мы были в трейлере. Я слышал голос. Она что-то сказала, вездесущая Она, Шива в женском обличье, Она говорила: «Разве я тебя не предупреждала? Не трогай мои вещи, пока меня нет, не то хорошенечко надеру тебе задницу».

В данный момент я сидел во дворе магазине на той самой заднице и теперь ее поднял.

– Джон, мы даже поговорить не успели…

– Ты чиста и невинна.

– Хочу понять, что происходит. Знаешь, – крикнула она мне вслед, – ведь письма еще рассылаются по цепочке…

Слишком поздно. Я с ревом умчался от этой фразы на полной скорости, на какую способен ревущий мопед, вышиб пинком калитку, вопреки ожиданиям сохранив равновесие, вовремя позаботившись не свалиться назад. Если не набрать скорость, птичка вылупится из скорлупы и спикирует на меня.

Я вылетел на шоссе на предельном ходу в сорок пять миль в час, с заброшенным за спину ноутбуком. Направился к двухполосному хайвею, гадая, имею ли законное право там ехать. Подо мной был сын Пегой, надо мной сиял солнечный свет озарения. Я опустил защитную маску, глядя на позеленевший мир. Очутился в тумане и, собственно, ехал не быстро. Что мне требовалось, так это выпивка, но я решил терзать себя демонической тенью, пока стакан спиртного не покажется чашей Святого Грааля.

Надеялся, что одежда проветрится или хоть освежится выхлопными газами. Двухколесный мопед – не самое мужское транспортное средство, но мне не подошел бы никакой «харлей», смехотворно выглядели бы наколки, серьги и прочие прибамбасы, все равно что домохозяйка вырядилась бы в дочкины наряды, а клаксон мопеда с успехом распугает лягушек, белок, кроликов, осмелившихся перебежать мне дорогу. Даже шлем представлялся ненужным – упасть можно лишь на медленном ходу, а если влетишь в ветровое стекло трейлера, то расквасишься, как москит. Единственно полезной была затененная маска, милосердно лишавшая мир утомительных красок. Не сказать чтобы я несся с громом и треском, скорее дребезжал, с одними бейсбольными билетиками на спицах.