Обратной дороги нет - [15]

В ближнем доме стояла тишина, света в окнах не было. На всякий случай я приказал одному разведчику подпереть дверь бревнышком, лежавшим у дома. На противоположной стороне улицы хатенка под соломенной крышей — в ней едва ли расположились гитлеровцы, уж больно она убога. Обстановка как будто благоприятная. Только бы пошел «чин» покрупнее. Решили: будем пока ждать на улице — в дом идти опасно, такой прием бесшумно проходит редко. Шуметь нам ни в коем случае нельзя, сзади единственная лазейка — речка, по которой отход возможен только без преследования, спокойный, расчетливый. Я уже испытал, к чему приводит малейшая неосторожность.

— Если пойдет один, брать будем я и Макагонов, — зашептал я разведчикам. — Группу пропустим.

Я стал примеряться, как прыгать через забор, но только до него дотронулся — он затрещал так, что мы испуганно присели. Как же тут обеспечить внезапность нападения? Если сейчас пойдет по улице нужный нам «язык», мы его взять не сможем: затрещат ветхие доски, враг нас обнаружит и поднимет тревогу.

Я встал на четвереньки, превратившись в своеобразный трамплин.

— Ты, Макагонов, прыгнешь на меня и туда, через забор, а затем я перемахну к тебе на помощь.

— Может, я первый, товарищ лейтенант, — попросил Саша Пролеткин. — Если он вам на спину прыгнет, из вас блин будет, а я легкий.

— Ты делай, что прикажут, — остановил я его. Было не до шуток.

Ждали долго. Вдруг послышались шаги, и мимо прошла смена караула — унтер и два солдата. Они прошли рядом, в одном метре от нас. До них можно было дотянуться рукой. Но их многовато. Нам не справиться без шума. Смена дошла до конца улицы — и обратно.

Неужели мы вернемся с пустыми руками? Как нам не везет последнее время! Потеряли товарища, ранило Зотова, и все ради того, чтобы пробраться в тыл. И вот мы здесь, и до сих пор ничего не можем сделать!

Скоро рассвет. Ждать больше нельзя.

— Будем брать часового, — сказал я ребятам, — иного выхода нет. Пойдем в конец улицы, куда ходила смена, разыщем пост и на месте решим, как действовать.

Осторожно, опасаясь встречи с собаками, пошли огородом вдоль забора. Вдруг впереди в одном из домов распахнулась дверь. Полоса желтого света упала на землю и тут же исчезла — дверь притворили. Темная фигура отделилась от дома и за калиткой двинулась по улице в нашу сторону. Я быстро огляделся — других прохожих поблизости не было, встал на четвереньки и показал жестом Макагонову, чтобы он прыгал.

Когда человек поравнялся с нами, Макагонов, почти не коснувшись меня, перелетел через забор и свалился на плечи шедшему. Они упали и покатились по земле. Я тоже перемахнул через ограду и подскочил к боровшимся.

Макагонов держал фашиста за горло, не давая кричать. Гитлеровец хрипел. Я быстро затолкал ему в рот рукавицу. Затем подобрал фуражку, слетевшую с его головы. Фуражка была с серебристым шнурком, значит, офицер!

Мы связали пленному руки и перевалили его через забор. Связали поясными ремнями. Разведчики — отчаянный народ, ни черт им, ни бог не страшен, а вот есть и у них свои суеверные приметы. Ни один бывалый разведчик, уходя за «языком», не возьмет с собой веревку и кляп: считается, что в этом случае постигнет неудача. Вот и сейчас во рту офицера моя рукавица, связан он поясными ремнями. Когда я провалился под лед, мне ведь тоже бросили брючный ремень, а как нужна была в тот момент веревка. И в этот раз ее не взяли, а я говорил Пролеткину, чтобы захватили. Когда я спросил Сашу, где же веревка, он посмотрел на меня глазами безгрешного младенца и, не моргнув, ответил:

— Забыл, товарищ лейтенант. Да обойдемся, не беспокойтесь, было бы кого вязать.

Мы оттащили пленного подальше от деревенской улицы, рассмотрели — оказался обер-лейтенантом. Теперь только бы уйти без шума.

И вот когда мы двинулись в путь, наш «язык» вдруг сел на землю. Шабаш! Рот у него был заткнут, руки связаны, а стоять на ногах и тем более двигать ими он не желал. Мы его поднимали, подталкивали в спину и пониже, а он не хотел сделать ни шагу. Попробовали нести по очереди — оказался тяжелым, да к тому же вздумал брыкаться. Наконец терпение наше иссякло. Макагонов поставил гитлеровца на ноги и влепил ему такую затрещину, что тот пролетел ласточкой метров пять. Мы подбежали и остолбенели — обер лежал пластом. Убил!

— Ты что, очумел? — накинулся я на Макагонова.

— Я его в четверть силы, с воспитательной целью, товарищ лейтенант, — оправдывался Макагонов.

Мы подняли гитлеровца, он был жив и с опаской косился на Макагонова. Когда тот подошел к нему и слегка замахнулся, фашист побежал так прытко, что конвоиры едва поспевали за ним.

Вышли к реке. Как быть дальше? Сам офицер не поползет, лежать на льду с ним рядом опасно, если начнет брыкаться, утопит и себя, и того, кто будет поблизости.

— Дайте обера мне, — сказал Пролеткин, — я из него саночки сделаю.

— Какие саночки?

— А вот поглядите. — Пролеткин выломал в кустарнике две длинные палки.

— Снимай, хлопцы, ремни, — скомандовал он. Разведчики подали ему ремни. Офицера одели в белый костюм, положили на палки, крепко прикрутили ремнями. Теперь он не мог сделать ни единого движения и действительно был похож на санки.