Обратной дороги нет - [14]

В сумерки двинулись к речке. В группе было шесть разведчиков. Правда, «зубров» — двое. Макагонов — молчаливый и медлительный, ростом он невелик, но тяжел и прочен, как хороший сейф. С ним никто не боролся и не дурачился, об него ушибались. Сила в этом человеке страшная. Однажды фашист, которого мы пытались связать, долго и отчаянно отбивался. С ним никак не могли сладить. Кликнули на помощь Макагонова, он прикрывал действия группы с фланга. Сибиряк взял фашиста, как щенка, за загривок и, не связывая, повел в наше расположение. Гитлеровец мгновенно притих. Он понял, если ворохнется, этот человек свернет ему шею.

Другим «зубром» был Саша Пролеткин — веселый и подвижный парень, искатель приключений. На фронт он пошел добровольно, даже подделал документы, чтобы призвали. Думал на войне найти желанную майн-ридовскую романтику. Но война показала ему такое, о чем ни в одной книге не было написано. Насмотрелся Саша в освобожденных селах на ужасы, творимые гитлеровцами, познал меру людского горя, повзрослел и бил теперь гитлеровцев с вполне объяснимой ненавистью.

Остальные четверо были еще неопытные, но достаточно решительные люди.

Мы просидели на берегу около часа. Покурили. Еще раз опробовали лед. К вечеру он, как нам показалось, стал чуть прочнее.

— Товарищ лейтенант, — обратился ко мне Пролеткин, — Макагонова на задание брать нельзя.

— Почему?

— Вы же знаете, он, как наковальня, сразу лед проломит.

Саша постоянно поддразнивал Макагонова, но в роте знали — этих несхожих людей связывает крепчайшая дружба.

Я разъяснил разведчикам, что будем двигаться метрах в пяти друг от друга, ближе нельзя, слишком велика нагрузка — провалимся. А для связи, чтобы не отставать и чувствовать соседей, подготовили шпагат с узлами через пять метров. Каждый должен держаться за узелок и подергиванием давать сигнал — ползти или остановиться следующему.

Тронулись. Между высокими берегами было темнее, чем на равнине. Это в нашу пользу. Фашисты не дураки, они могли учесть это и разбить лед на линии первой траншеи или поставить мины; могли натянуть сигнальные шнуры или просто набросать пустых консервных банок, чтоб звенели.

Впереди показалась выпуклость на льду с черным пятном в центре — огневая точка с амбразурой.

Я остановился метрах в двадцати от дзота, вслушался: не заговорят ли, не стукнет ли что-нибудь там внутри? Не слышно. В русле речки мертвая тишь, только наверху пулеметы изредка прочесывают нейтральную зону.

Правее к дзоту полз Макагонов.

Я достал гранату и стал подкрадываться к двери. Она была открыта. Это уже говорило о том, что врагов нет, о тепле никто не заботился.

Мы подползли с Макагоновым с двух сторон одновременно. Дзот пуст. На полу затоптанная солома, окурки, гильзы.

Я подергал за шпагат, поползли дальше. Поглядывая на обрыв, вспомнил слова нашего пулеметчика: «… как котят потоплю». А гитлеровцы тоже захотят потопить нас, если обнаружат. Мы предусмотрели возможность провала. Начальник разведки договорился с минометной батареей, она сейчас наготове и в критический момент поддержит огоньком. Но огонь откроют не раньше, чем услышат шум боя на речке и увидят ракеты.

Когда мы отползли от передовой метров на двести, я остановился и махнул рукой Макагонову, чтобы он выбирался на берег в кусты. За ним повернул Пролеткин и вся группа. Я ждал, пока выйдет на берег последний. Все-таки мы прошли! А теперь осталось до деревни километра четыре, там отыщем штаб и будем выбирать «языка». Постараюсь взять офицера.

Когда последний разведчик вышел на берег, я поспешил за ним. Мне не терпелось поскорее начать действовать. На какую-то секунду я забыл об осторожности, оперся локтем — лед хрустнул, и студеная вода обожгла тело. Я кинулся на край пролома. Лед обломился, и я окунулся с головой. Вынырнул и опять бросился на лед, он вновь сломался, и намокшая одежда потянула меня на дно. Я едва успел схватиться за конец ремня, который бросили разведчики. Кое-как выбрался на берег. Озноб колотил меня, будто било током. Парни быстро сняли — один рубашку, другой гимнастерку, третий портянки. Я переоделся, но согреться не мог.

— Спиртику бы вам, — сказал Макагонов.

— Где ж его взять! — отозвался Пролеткин. — Давай, хлопцы, садись вокруг лейтенанта, погреем его.

Меня облепили со всех сторон, расстегнули телогрейки, прижались горячими телами. Неунывающий Саша Пролеткин и тут не удержался от шутки:

— В общем, с легким паром, товарищ лейтенант!

Я ругал себя за оплошность, было стыдно перед разведчиками. Так хорошо все началось! Что же будет дальше? У меня нет одежды, нет валенок, нет автомата — он на дне речки. Я теперь обуза для группы. Мне наперебой предлагали телогрейки, гимнастерки, валенки. Но я отказался. Почему другой должен мерзнуть из-за того, что я растяпа?

Злость охватила меня. Я высвободился из круга. Не сидеть же так всю ночь! Поплотнее намотал портянки на ноги, обвязал их сигнальным шпагатом. Надел на себя два запасных маскировочных костюма. В сухой одежде стало теплее.

Деревня Симаки чернела в низине одной длинной улицей. Избы, деревья, заборы — все слилось.

Мы зашли со стороны огородов. Вдоль плетня прокрались к сарайчику, от него — к дому, от дома — к дощатому забору. Была глубокая ночь. По улице никто не ходил. Я смотрел в щель между досок и старался разобраться, что поблизости: нет ли часовых, спят ли в соседних домах? Если начнется возня, когда мы набросимся на проходящего, кто и с какой стороны может ее услышать и прийти на помощь?