Обратное зеркало - [39]

Народ стих. Вперед вышел верховный жрец.

— Бейтесь честно, ведь вы перед лицом бога. — Он отошел обратно к идолу Перуна.

Ингвар взмахнул мечами, и бой начался. Князь с первых же секунд поединка понял, почему о его противнике так хорошо отзывался Мал. Он был быстр, не подавался ярости и умел управляться со своим мечем. Удар. Отход. Новый удар. Неожиданный финт из невозможной позиции. Ингвар благодаря своему дару все же мог противостоять ему, но это было нелегко. Пожалуй, он был лучшим бойцом, которого Ингвар когда-либо видел. Но он был готов победить его.

И тут в его голове прозвучал голос. Тот самый голос, который он слышал на далеком лесном капище.

— Ты не должен убивать его. Просто обезоружь и попроси его присягнуть тебе на верность. Он давал клятву моим именем. Он клялся служить своему князю, пока я сам или Влад не освободят его. Сейчас я войду в его тело и объявлю свою волю. Но соберись, когда это случится, его мощь возрастет, и он усилит атаку. Тебе нужно выдержать четыре удара. Мою волю объявит жрец.

Голос пропал. Ингвар по-прежнему сдерживал напор Василько. И тут случилось то, о чем говорил Перун. Его противник просто взорвался серией ударов, от которых не было спасения. Но дар Перуна не подвел: Ингвар сумел сдержать этот натиск. Василько продолжал биться, но как-то вяло. Он не давал возможности Ингвару ранить себя, но и сам не атаковал. И тут он позволил князю выбить из его руки меч. Тот отлетел к ногам идола. В это время заговорил жрец. Его голос стал другим. В нем было столько власти, что Ингвар понял — устами жреца говорит сам Перун.

— Люди Новгорода! — произнес он. — Перед вами два лучших бойца. И это говорит вам бог воинов. Будет несправедливо, если один убьет другого. Я позабочусь о том, чтобы павшие ратники попали ко мне в палаты. А теперь, Василько, пади на колени. — Воин рухнул как подкошенный. — Я — произнес Перун, — освобождаю тебя от клятвы, данной князю Владу.

Жрец поднял руку — из пальцев в погребальный костер ударила молния. Все вспыхнуло и прогорело за один миг. Кроме кучки пепла на земле не осталось ни оружия, ни воинской справы. Толпа застыла. У жреца подкосились ноги, и он медленно опустился на землю. Ингвар подошел к стоящему на коленях воину.

— Богатырь, Василько, готов ли ты служить мне как князю? Клянись перед лицом Перуна! Пусть также весь народ, что сейчас здесь, будет свидетелем.

Василько поднял на Ингвара глаза.

— Я, Василько, приношу присягу князю новгородскому Ингвару, сыну Рюрика, и клянусь Перуном служить ему и Новгороду верой и правдой, пока либо князь, либо бог, чьим именем я поклялся, не освободят меня от нее.

— Я, князь новгородский, принимаю твою присягу ратник Василько и назначаю тебя сотником, которую ты сейчас сам наберешь на воинском дворе из новобранцев. Ты сам ее обучишь и решишь, каким оружием и в каком строю, она будет сражаться.

По приказу Ингвара Мал помог встать на ноги Василько и повел того в сторону воинского двора. Ингвар же двинулся в сторону Ратибора, который держал его одежду и броню. Воеводу пришлось толкнуть в бок чтобы, тот обратил на него внимание.

— Княже! Это все правда? — не веряще спросил он. — Здесь действительно был сам Перун?

— Да, Ратибор. Второй раз меня почтил своим вниманием сам бог воинов. Это значит, что пока все, что мы сделали, ему угодно. Я не мог противиться воле бога, и к тому же Василько — хороший боец. Он сможет воспитать таких же хороших воинов. То, как ловко он ускользал от наших поисковых отрядов, делает ему честь.

За этим разговором они вышли на княжеский двор. Отроки подвели к Ингвару его Черена, Ратибору — вороного коня по кличке Морок, отличавшегося буйным нравом и признававшего в седле только Ратибора. Они быстро вскочили на коней и поехали в сторону базарной площади. Сзади пристроилось десять ратников личной охраны Ингвара. Площадь была до отказа забита народом. Толпа подалась в стороны, пропуская князя и его сопровождение. Ингвар взошел на помост. Народ стих.

— Сегодня, — произнес он, — мы судим воинов человека, именующего себя князем Владом. Они нападали на мирные села, грабили и убивали крестьян. За это я, князь Ингвар Новгородский, приговариваю их к смерти. Их четвертуют, а останки отправят в четыре стороны новгородского края как предупреждение остальным, кто решит добывать себе хлеб таким способом.

На помост ввели осужденных. Палач в красной рубахе, с огромным топором в руках, стоял рядом с плахой. Взревели рога. К плахе подвели первого осужденного. Его руку закрепили, взмах топора, нечеловеческий крик, вторая рука, ноги, затем голова катится под ноги Ингвара. И так еще три раза. Если бы он знал, что эта картина долгое время будет преследовать его во снах, он бы просто приказал их повесить. Но сделанного не воротишь. Он что-то говорил о свершившемся правосудии, потом Ратибор его куда-то вез. Очнулся он в постели, рядом с ним сидела Ярослава. Она протянула ему кубок полный крепкого вина. Он машинально взял и осушил его. Потом еще один и еще. Это был первый раз, когда он напился до бессознательного состояния в этом мире. С утра голова была тяжелая. Пришлось просить Ярославу принести еще вина. Он испытал забытое ощущение похмелья. Потом вышел на крыльцо. Морозный февральский воздух мгновенно выдул из головы остатки хмеля. Кто-то подошел сбоку и тихонько кашлянул. Ингвар нехотя повернулся. Рядом стоял Ратибор, а чуть позади него Мал.