Обратно к врагам. Автобиографическая повесть - [32]

Но кроме наших любимых и уважаемых преподавателей, были, конечно, и такие, на уроках которых мы абсолютно ничего не делали. Одним из таких уроков было черчение. Почему-то во всех классах черчение считалось «свободным временем». Никто не относился к этим урокам серьезно. Каждый вел себя, как будто преподавателя вообще не было в классе. У нас на уроках черчения стоял полнейший хаос. Одни делали бумажные самолетики и запускали их в воздух или в кого-то. Другие играли в мушкетеров и фехтовали линейками друг с другом, стоя на партах. Я особенно любила эту игру и принимала в ней живое участие. Третьи взбирались на окна и прыгали оттуда через скамьи вниз. Была также небольшая группа школьников, которые сидели молча и наблюдали за тем, как один из них старался прицепить учителю сзади тряпку. Только тогда, когда наш необыкновенно терпеливый учитель терял свое терпение и шел за «Лордом», воцарялась на несколько минут полнейшая тишина. Мы все притворялись, что сидим над нашими чертежами. Но как только «Лорд» удалялся, сразу же начиналось то же самое. Ведь каждый из нас был уверен в том, что к концу года получит даже неплохую отметку. Ставить плохие отметки по черчению считалось несерьезным. К тому же мы все сдавали вовремя чертежи и, более или менее, выполняли задание учителя. Он же, в свою очередь, смирялся с хаотическим положением в нашем классе и тоже, вероятно, хорошо понимал наш «отдых» от других уроков. Йося даже как-то заметил ему по этому поводу:

— Товарищ преподаватель, мне нравятся ваши уроки. На них можно хоть отдохнуть.

Мы, конечно, все рассмеялись, преподаватель тоже.

Вообще наш класс был дружен. Дружба также имела свои неписанные законы. И никто не смел их нарушать. Если какой-нибудь наш проступок доходил до директорской и сам «Лорд» являлся и спрашивал, кто виноват, весь класс молчал. Никто не смел предать товарища. Если же кто-то когда предал товарища, то за ним на все время оставалась позорная кличка «сексот». Этого никто не хотел. Каждый считал наказание, даже вызов родителей, лучше, чем слыть сексотом.

Потапов и катастрофа

Однажды в школе нам объявили, что в Запорожье приезжает Каганович. Он посетит несколько школ в нашем городе, в том числе и нашу, и будет держать речь.

Лазарь Моисеевич Каганович прибыл в пятницу, в три часа после уроков. Все старшеклассники собрались в большом зале. Он сидел посередине сцены, за длинным столом, слева и справа — наши преподаватели. Несомненно, Кагановича можно было назвать красивым мужчиной. На его экспрессивном, с крупными чертами лице горели, как угли, выразительные глаза. Особенно выделялась белизна его высокого лба, обрамленного черными волосами, темными, ровными как нить бровями. Он производил впечатление человека, уверенного в себе. Да и кто в то время мог быть увереннее в себе, чем Каганович? Он, как свояк Сталина — его сестра Роза была женой Сталина — занимал ряд важных постов в советском правительстве: был председателем ЦК Коммунистической партии Московской области, членом Организационного бюро при ЦК, членом Политбюро ЦК Компартии СССР. Он руководил транспортной системой и промышленностью всей страны, перестройкой советской железной дороги, строительством метро и другими проектами.

Наш «Лорд» приветствовал Кагановича от имени всех нас, после чего Каганович держал короткую речь о заданиях и ответственности советской молодежи. Он начал издалека:

— Владимир Ильич Ленин обратил внимание на каждую науку, в особенности на партийную науку. Ленин не признавал авторитетов. Но если нужно было защищать марксистскую науку, то он своими аргументами мог разоблачить не только врагов, но и друзей. Если мы хотим быть его преданными учениками, то мы должны быть непоколебимыми против тех, которые воображают, что могут учить не только нас, но и самого Ленина.

Каганович говорил с энтузиазмом, убедительно. К концу речи он коснулся процессов «диверсантов» и «врагов народа».

Он напомнил нам о том, что мы, как молодая гвардия партии, несем большую ответственность как перед партией, так и перед народом, и поэтому должны быть начеку перед всеми враждебными элементами. Он закончил свою речь лозунгом:

— Да здравствуют пионеры! Да здравствуют комсомольцы! Да здравствует наш великий вождь и учитель, Сталин!

В сущности, Каганович не сказал ничего нового. Так он часто говорил и раньше — все это было известно нам из газет. Наш директор поблагодарил его за речь, затем каждый мог задать Кагановичу вопросы. Но все молчали. Никто не задавал вопросов, и уже все ждали заключительных слов нашего «Лорда», как вдруг Потапов, редактор нашей школьной газеты, поднял руку. В зале сделалось совершенно тихо.

— Пожалуйста, — сказал директор, и Потапов встал.

— Товарищ Каганович, в вашей речи вы вот коснулись процессов против врагов народа. Вы сказали, что мы, молодежь, должны обращать все наше внимание на разоблачение враждебных элементов, вы также коснулись вопроса критики и самокритики. Я бы вас, товарищ Каганович, хотел спросить следующее: как, например, относиться к такому случаю, который произошел в школе X. Там сначала арестовали директора школы, как врага народа. Через некоторое время его выпустили, оправдали. Затем опять арестовали и опять оправдали. Всем, конечно, ясно, что этот человек невиновен. Но разве эти аресты не подорвали его авторитет? Я не говорю уже о его личном страдании, которого можно было бы избежать при тщательном расследовании дела. А сколько подобных случаев в наших судебных учреждениях? Не падает ли здесь тень на все советское правительство?