Обратная сторона войны - [44]

Инфекционный полевой подвижный госпиталь

ИППГ включал: управление, два медицинских отделения по 50 коек, бактериологическую и клиническую лаборатории, дезинфекционное отделение, подразделения обслуживания.

ИППГ предназначались для изоляции и лечения инфекционных больных, поступающих из действующей армии.

Госпиталь для лечения легкораненых

ГЛР рассчитывался на 1000 коек и состоял из управления, лечебно-диагностических отделений и подразделений обслуживания.

Лечебно-диагностические отделения ГЛР: приемно-сортировочное, 3 хирургических (для обработки ран и лечения временно нуждающихся в постельном режиме, для раненных в верхние конечности и плечевой пояс, для раненных в нижние конечности и др. части тела), терапевтическое, лечебной физкультуры, физиотерапевтическое, стоматологическое, лабораторное и рентгенологическое.

В ГЛР сочетали лечение с боевой, политической и физической подготовкой и закаливанием организма.

Раненые и больные размещались казарменно, в военном распорядке, по взводам, с учетом периода лечения.

Сроки лечения в армейских ГЛР — до 30 суток, во фронтовых — до 60 суток.

Эвакуационный госпиталь

ЭГ не располагал транспортом, палатками и пр., значительная часть ЭГ комплектовалась вольнонаемными служащими.

Выдвижение ЭГ при перемещении госпитальных баз производилось по ж.-д. ЭГ развертывались в административных зданиях на 200–2000 коек.

ЭГ на 200–500 коек предназначались для госпитальных баз армии;

ЭГ на 600–900 коек — для баз фронта;

более крупные ЭГ располагались во внутренних районах страны и во фронтовом тыловом районе.

К концу 1944 г. в госпитальных базах фронта специализированная хирургическая помощь оказывалась по 25 профилям, терапевтическая — по 6.

ЭГ имелись нейрохирургические, костно-суставные, полостные, челюстно-лицевые, оториноларингологические, офтальмологические, неврологические, инфекционные и кожно-венерологические.

Лечебно-эвакуационное обеспечение

Раненых и больных, нуждавшихся в лечении

— не свыше 10 дней, оставляли в команде выздоравливающих дивизионного медпункта;

— до 30 дней, оставляли в армейских госпиталях;

— до 2 месяцев — во фронтовых госпиталях;

— более длительного периода — в тыл.

В бою оказывалась первая медицинская помощь (само-и взаимопомощь, помощь санитаров и санинструкторов).

Вынос и вывоз с поля боя в батальонный медпункт или в места сосредоточения раненых (гнезда раненых) организовывал фельдшер батальона, оказывавший доврачебную помощь.

Эвакуация на полковой медпункт, где получали первую врачебную помощь. Квалифицированная медицинская помощь оказывалась в медсанбате дивизии.

Даже несмотря на столь мощный потенциал, в начальный период войны катастрофически не хватало всего. И полевых госпиталей, и автосанитарных рот, и управлений эвакопунктов, и квалифицированного персонала.

Хотя к октябрю 1941 г. общая емкость эвакогоспиталей составляла 1 миллион коек, этого оказалось ничтожно мало. Огромные массы искалеченного, корчащегося, стонущего человеческого мяса поступали с фронта непрерывным потоком. (Напомню, раненых на войне бывает в два, в три, в четыре раз больше, чем убитых.)

И если в госпиталях только Сталинградского фронта на 15 ноября 1942 г. имелось 62 400 коек, то в госпиталях Западного фронта в Смоленской операции 1943 г. их было уже 157 750.

Просто страшно представлять все эти десятки тысяч коек, застеленные белыми простынями, застывшие в стройных рядах в ожидании грязных, окровавленных и обожженных тел!

Если постараться учесть всю информацию о боевых ранах, труде санитаров, структуре военно-медицинской службы, то можно проследить путь раненого солдата от момента ранения до операционного стола военхирурга, как бы находясь на его месте.

«Уже боясь шевельнуться, лопатками, спиной, ногами ощущая, что гимнастерка и штаны обильно напитаны кровью и тяжело липнут к телу, Звягинцев понял, что жестоко изранен осколками и что боль, спеленавшая его с головы до ног, — от этого.

Он подавил готовый сорваться с губ стон, попробовал вытолкнуть языком изо рта мешавшую ему дышать клейкую грязь; на зубах заскрипел зернистый песок, и так оглушителен был этот скрежещущий звук, резкой болью отдавшийся в голове, так тошнотно-приторно ударил в ноздри запах собственной загустевшей крови, что он снова едва не лишился сознания. (…)

С усилием Звягинцев поднял веки. Сквозь пыль, смешавшуюся со слезами и грязной коркой залепившую глаза, увидел клочок багрово-мутного неба, близко от щеки проплывавшие куда-то мимо причудливые сплетения былинок. Его волоком тащили по траве, очевидно, на плащ-палатке, и к сухому и жесткому шороху травы присоединялось тяжелое, прерывистое дыхание человека, который полз вперед и с трудом, сантиметр за сантиметром, тащил за собой его отяжелевшее, безвольное тело.

Спустя немного Звягинцев почувствовал, как вначале голова его, а затем и туловище сползают куда-то вниз. Он больно ударился плечом обо что-то твердое и снова мгновенно потерял сознание.

Вторично он очнулся, ощутив на лице прикосновение шероховатой маленькой руки. Влажной марлей ему осторожно прочистили рот и глаза, и он на миг увидел маленькую женскую руку и голубую пульсирующую жилку у белого запястья, затем к губам его приставили теплое, металлически пресное на вкус горлышко алюминиевой фляжки. Обжигая небо и гортань, тоненькой струйкой потекла водка. Он глотал ее мелкими, судорожно укороченными глотками, и уже после того, как фляжку мягко отняли от его губ, он ещё раза три глотнул впустую, как теленок, которого оттолкнули от вымени, облизал пересохшие губы, открыл глаза.