Обратная сторона войны - [39]

Я вынул осколки костей, какие нашел, стянул клочья раны, положил пучок корпии и компресс, когда я попросил раненого сесть, он снова стал жаловаться на боль и тяжесть под рукой с противоположной стороны. Я осмотрел и ощупал место и нашел, что левая подмышка занята круглым твердым предметом, ближайшее обследование которого скоро убедило меня, что это пушечное ядро. Одну половину шарообразного ядра отлично можно было нащупать, другая половина заполняла левую подмышку, и так как нащупываемая часть его покрыта была лишь кожным покровом, то мне нетрудно было устранить это постороннее тело посредством большого крестообразного надреза. Лишь по удалении ядра я нашел, что сломаны также два ребра на этой стороне. Я закончил теперь перевязку и взял с собой» шестифунтовое ядро; тем временем товарищи раненого добыли фуру, на которую его уложили, и все мы удалились с этого опасного места.

Это ранение в высшей степени замечательно не только тем, что оно редко случается но и тем, что оно не сопровождалось немедленной смертью, что легкие не были повреждены в крайней степени — ибо раненый мог отчетливо говорить, кашлять, а позднее даже громко кричать — и что, по видимому, не был задет спинной хребет: пациент во время операции мог сидеть. (…)

Как я узнал потом, этот егерь скончался в первую же ночь, истекая кровью и в конвульсиях; тело его при этом пожелтело».

Дальнейшее развитие военной техники привело к тому, что люди стали получать боевые травмы, немыслимые еще в недалеком прошлом. Палитра человеческих страданий на войне становилась все пестрее и разнообразнее.

В век дизелей даже разлившаяся солярка становилась причиной мучительной гибели.

«Подводная лодка подцепила тонущего человека своей палубой, полупогруженного в воду, и человек вдруг почуял под собой опору, не веря в свое спасение. Но вид его был ужасен и даже отвратителен. Весь черный и липкий от мазута, со следами от ожогов на голом черепе, он катился сейчас через всю палубу, взмахивая руками, пока волной не ударило его о железо рубки. Пальцами он протер себе глаза, слипшиеся от мазута. Ухватясь за пушку, стал подниматься. Его тут же стало рвать — черной маслянистой нефтью… У него уже сгорели внутри легкие и желудок».

Но картина была еще апокалиптичнее, если горючее — «кровь войны» — воспламенялось, и тогда, казалось, начинала пылать сама вода. Горел Дунай у нефтепровода Черноводов, горела Волга под Сталинградом, вокруг гибнущих танкеров полыхало море.

«Разом вспыхнули миллионы галлонов стооктанового бензина — факел огня выбрасывало кверху до туч. В мгновение ока пламя сожрало весь кислород над волнами, и те, кто не сгорел, тут же погибли в удушье…»

Мы знаем, что солдаты часто заживо сгорали и задыхались в дыму пожаров. Относимся к этому как к одной из распространенных, привычных смертей на войне. Но солдат — это не фигурка из игрушечного набора и не какая-то особая разновидность жизни на земле, гибель которой мы воспринимаем как должное!

Солдат — это обычный человек, одетый в военную форму. Его смерть никогда не должна стать привычной, а уж тем более его муки не должны быть распространенными!

Помните, в первой главе я писал о парне из Афганистана, который, оставшись без рук и глаз, отправил из госпиталя письмо отцу: «На черта ты, старый хрен, сделал это девятнадцать лет назад?!»

Проклинать здесь можно лишь ВОЙНУ.

Именно она скалится нам из страшных ран, ухмыляется рассеченными губами, выбитыми зубами, искромсанными деснами, раздробленными челюстями, распоротыми щеками, оторванными языками. Ухмыляется над нашим невежеством, равнодушием и пренебрежительным отношением к памяти о раненых.

В бою летящие осколки и пули бьют с одинаковой силой во все, что попадается на их пути. В ствол дерева, в бруствер, в человеческое тело: в живот, в сердце, в мочку уха, в бедро, в лоб, в палец… Иногда разница между жизнью и страшным увечьем и смертью измеряется миллиметрами.

Маршал Франции И. Мюрат в письме к отцу от 28 июля [1799 г.] упоминает о своей ране, полученной во время сражения при Абукире: «Спешу сообщить вам, что некий турок — а турки обычно не блещут галантностью — был так мил, что пробил мне челюсть пистолетной пулей. Это был во всех отношениях уникальный и чрезвычайно счастливый для меня случай, так как пуля, войдя у уха с одной стороны, вышла прямо с противоположной, притом не потревожив ни челюсть, ни язык, и не выбила ни одного зуба (!). Меня уверили, что я отнюдь не обезображен. Сообщите же нашим прелестницам — если таковые еще существуют, — что Мюрат, несколько утратив красоту, все так же отважен в любви. Мне оставили надежду, что через две недели я буду совершенно здоров и годен к службе».

Герой Советского Союза И. Бережной вспоминал похожий случай: «Мы уже считали, что всех фрицев перебили, и вдруг из-за колеса раздалась автоматная очередь. Один наш боец упал замертво, а командир отделения Сидоренко как заорет. Фашиста тут же прикончили. Бонарев прибежал к своему любимцу, а Сидоренко мычит и показывает на рот, из которого сочится кровь. Оказалось, каким-то образом ему пулей отбило кончик языка (!)…»