Обратная сторона войны - [17]

Он еще возился с нами, когда один из его товарищей позвал его с улицы: Павловский — так узнал я его имя — и он ушел, сопровождаемый нашими благословениями.

Мы уж думали, что не увидим более этого бравого казака, но он пришел на другой день очень рано и осмотрел перевязки наших ран. Он принес нам также по два русских сухаря, выразивши сожаление, что не смог сделать большего…»

Не правда ли, этот рассказ напоминает романы Александра Дюма, воспевающие благородство одних и горячую признательность других?

Конечно, где, как не на войне, проявляется так много случаев великодушия уставшими от смерти людьми? Я не собираюсь их очернять. Но при этом я призываю обратить внимание на слова «нужно УМЕТЬ быть милостивым». А это на войне очень непросто.

И некоторое знание исторических документов мне подсказывает, что тот же самый казак в иной ситуации, в момент «кровавого пира», массовых избиений пленных и их ограбления не будет осуждающе стоять в стороне, а примет в них живейшее участие.

Вот тогда из-под романтической маски Война покажет совсем иное, свое истинное лицо. И тогда, хотим мы этого или не хотим, придется прислушаться к другим свидетельствам: «Преследующие нас казаки, как казалось, руководствовались правилом (…) раздевать всех пленных и отпускать их затем на свободу; этим они освобождали себя от труда по их продовольствованию и конвоированию и навсегда выводили из строя».

«…Густая толпа людей и лошадей, едва до половины достигнув горы, была настигнута казаками, которые хотя и удовлетворились немногими пленными, но зато, оставаясь верными своей системе, раздели донага большое количество людей, оставляя на свободе».

Вот такое весьма своеобразное проявление человеколюбия, когда изможденные и умирающие от голода неприятельские солдаты, избитые и раздетые до нитки, были брошены в сугробы русской зимы. Не следует забывать, что, спасаясь от холода, окоченевшие вояки Великой Армии срывали с павших товарищей шарфы, плащи, шубы, сапоги — все то, что являлось для казаков лакомой добычей, — и поэтому оказывались обобранными ими догола.

Не брали казаки на свою душу лишний раз грех смертоубийства. Но и в плен не забирали, дабы не возвращать награбленное, не делиться провиантом, как того требует христианское милосердие. Казаки предпочитали предоставить врагов «божьей воле», а значит, обречь на мучительное замерзание.

«Навсегда выводили из строя».

Можно, конечно, по-разному проявлять гуманность. Например, призывать противника сложить оружие, гарантируя жизнь, питание, переписку с родными и в будущем возвращение домой. Мы всегда гордились именно таким гуманным обращением с пленными. Но, оказывается, бывших врагов можно истреблять и в плену, не нарушая данного слова. Непосильным трудом, отсутствием в рационе витаминов, условиями содержания и суровым климатом, поощрением среди пленных уголовных отношений, дисциплинарными наказаниями…

Любой школьник помнит, что в Сталинградском котле капитулировали 90 тысяч немецких солдат и офицеров. И мало кто знает о том, что почти 80 тысяч из них погибли в советском плену.

Каждую информацию к размышлению, позволяющую заглянуть под маску войны, необходимо собирать по крупице, по строчке, по цитате. И это в условиях агрессивного противодействия сложившихся иллюзий: «Русские люди на такое не способны! Во всем виноват Сталин! Этого не может быть, потому что не может быть никогда!»

Это настолько противоречит самой сути Войны, что приходится принимать во внимание оценки врагов.

В дневниках Геббельса есть настораживающая запись от 5 марта 1945 г.:

«Советские зверства, конечно, ужасны и сильно воздействуют на концепцию фюрера. (…)

Я докладываю фюреру о своем плане пропагандистского изобличения советских зверств и намерении использовать для этого Гудериана. Фюрер полностью согласен с этим планом. Он одобряет мысль, чтобы явные национал-социалисты несколько сдерживались при выступлениях о советских зверствах, поскольку наши сообщения тогда приобретут больший международный резонанс. Во всяком случае, надо внести полную ясность в оценку большевизма. Зверства настолько ужасны, что об этом нельзя оставлять в неведении народ. Сердце замирает при чтении сообщений об этом. Но какая польза жаловаться!»

Тут самое время саркастически хмыкнуть и возмутиться: «Конечно! Жаловаться никакой пользы. И кто об этом причитает? Один из фашистских людоедов, по самое горло сидящий в крови своих жертв! Сердце, видите ли, у него замирает! Уж, как говорится, чья бы корова мычала!»

И за этой вспышкой эмоций, за этим злорадным смешком как-то отступает вопрос: НА ЧТО именно Геббельс не видит пользы жаловаться?

Почему-то в первую очередь испытываешь негодование из-за того, что о «советских зверствах» тявкает гитлеровец, и только потом задумываешься, о каких, собственно, зверствах идет речь, что, возможно, все это брехня вражеского министра пропаганды, которая тpeбyeт проверки и доказательств и т. д. и т. п. Хотя в глубине душе зреет уверенность в том, что все так и было.

Может быть, эта человеческая особенность лучше всего объясняет мстительную жестокость наших солдат? Ведь в первую долю секунды даже мы считаем ее вполне естественной, а затем, словно опомнившись, упрямо отказываемся ее признавать.