Обратная сторона обмана (Тайные операции Моссад) - [78]

– Я хочу попросить Вас передать Ури одно сообщение, если это возможно.

Улыбка мгновенно исчезла. Она хотела знать, кто я и какое отношение имею к Ури.

Высокий худой мужчина с седеющей бородой и бакенбардами подошел к двери во время нашего разговора. Это был ее муж. Она сказала ему, что я друг Ури. Показалось, что он знает, кто это, и он спросил, не хочу ли я зайти.

Я сразу завоевал его уважение, только тем, что я друг Ури. Я согласился зайти на минутку. Его жена чувствовала себя заметно не лучшим образом. Она не знала, знаю ли я об ее интимных отношениях с Ури. Ее муж, видимо, не имел понятия об этом и, судя по тому, что и как он говорил, не замечал даже того, что происходит у него под носом. Он оставил нас одних в круглом вестибюле, а сам пошел отвечать на телефонный звонок. На маленьком столике у стены под большим позолоченным зеркалом стояла фотография этой пары с президентом Рейганом в центре. Фотографию сняли, очевидно, на каком-то официальном приеме. Я отказался от выпивки и отклонил прохладное приглашение к столу, из-за чего, по-видимому, хозяйка почувствовала значительное облегчение. Я нацарапал на клочке бумаги номер телефона и дал ей. – Я Вам буду очень благодарен, если Вы передадите это Ури.

Мужа не было в комнате, когда она сказала, что не знает, когда снова увидит его.

– Тогда наберите его экстренный номер, – сказал я перед уходом. Я обрадовался, выйдя на улицу. Ситуация была для меня очень неприятной. Я мог понять чувства Ури к ней, а после того, как я познакомился с ее мужем, я мог сделать вывод, как легко было ему завоевать ее.

Я знал, что она сможет дозвониться до него. В конце концов, она была «сайан» и знала его номер телефона для экстренных случаев. У меня никогда не было намерений использовать этот контакт, но я опасался, что происходит что-то необычное, и что Беллу и девочек могут настигнуть трудности. Против этого я должен был что-то предпринять.

В первый раз я встретил Ури зимой 1968/69 годов, когда я был военным полицейским и служил в долине реки Иордан в опорном пункте Гифтлик, который позднее был переименован в Арик – по имени полковника Арика Регева, который погиб во время облавы от рук палестинских боевиков. Полковник погиб вместе с другим офицером по имени Гади Манелла, с которым у меня вышла стычка в мой первый день службы. Гади был «горячая голова», очень импульсивен – настоящий израильский вояка. В то время Ури был офицером связи разведки при парашютно-десантном батальоне, размещенном на базе Гифтлик, а я был там же начальником военной полиции.

Тогда на повестке дня стояла охота на палестинцев, переходивших границу с целью саботажа. Нарушителей обычно либо убивали при преследовании, либо расстреливали во время коротких стычек в пустыне, что тогда приятно разнообразило нашу монотонную службу в пустыне. Однако бывали случаи, когда террористов брали в плен живыми; но даже тогда по радио объявляли об их смерти, чтобы никто не надеялся на их возвращение.

Тут в действие вступал я как военный полицейский. Мне нужно было доставлять пленных в лагерь в Нес-Зийона, маленький городок южнее Тель-Авива. Я всегда думал, что там находится центр допросов «Шабак». Мы знали, что ни один из пленных, доставленных туда, никогда не возвращался живым, но та промывка мозгов, которой мы все подвергались в молодости, заставляла нас просто думать, что их жизнь стоит против нашей. Чего-то среднего не существовало.

Ури рассказал мне о лагере Нес-Зийона. Это была, как он назвал, лаборатория для изучения ведения войны при использовании оружия массового поражения. Наши ведущие ученые в области эпидемиологии разрабатывали там разное смертельное оружие. Так как мы были весьма уязвимы и имели бы только один шанс в тотальной войне, в которой использовалось бы подобное оружие, считалось, что нельзя это предоставлять воле случая. Палестинские нарушители границы прекрасно устраивали людей в лаборатории. Таким образом, они приобретали знания, действуют ли разработанные ими средства бактериологической войны и как быстро. Когда я вспоминал об этих разоблачениях, то меня пугало не столько то, что такое происходило, сколько то, с каким пониманием и невозмутимым спокойствием я тогда воспринял эти факты.

Много лет позже я снова встретил Ури. К тому времени он в Моссад был уже опытным «катса» в отделе «Аль», а я был новичком. Он возвратился с задания в Южной Африке. Я временно работал офицером связи в одном из подразделений отдела «Дардасим» и помогал ему в отправке большой партии медикаментов в ЮАР. Груз сопровождали несколько израильских врачей, которые должны были выполнять гуманитарную работу в Соуэто, городе черных южноафриканцев у ворот Йоханнесбурга.

Доктора должны были помогать в одной клинике, которая была филиалом госпиталя «Барагванат» в Соуэто, удаленной только пару кварталов от домов Винни Мандела и епископа Десмонда Туту. Госпиталь и клиника поддерживались госпиталем в Балтиморе, штат Мэриленд, который служил Моссад «предохранителем» (cut-out).[37]

– Что это еще за гуманитарная помощь от Моссад чернокожим африканцам в Соуэто? – спросил я его. Мне показалось это нелогичным. Я видел в этом либо краткосрочный политический выигрыш, которым Моссад всегда уделял внимание, либо какую-то явную экономическую выгоду.