Обратная сторона - [19]

— Да как вы смеете так с нами разговаривать? — возмутились пенсионерки.

— Смею-смею, еще как смею, — заверил Санек. — Я вообще щас в милицию позвоню и скажу, мол, обворовали честных людей средь бела дня. А мы вас тут поймали с поличным — и доказывайте потом, что не верблюды! Сейчас знаете, как дела шьются? Не знаете? Ну так я объясню. Я-то знаю!

Ситуацию спасла Елизавета Тимофеевна: ей вдруг стало плохо. Прямо посреди грязного коридора Швабровых она потеряла сознание.

…Сначала она увидела коридор в розово-фиолетовом цвете, потом — себя со стороны, плывущей в небольшой прозрачной речушке. Эта река впадала в океан, и ее вот-вот должно было вынести в теплые и глубокие океанские воды.

По берегам она видела людей, все ей что-то радостно кричали, махали руками, но она устремилась прямиком к океану. Вдруг одно лицо ей показалось знакомым, и она попробовала ему в ответ махнуть рукой…

— Смотри, смотри, она дышит. Дыши, дыши, так-так-так, молодец! Пришла, пришла в себя!

Елизавета Тимофеевна открыла глаза и увидела перед собой озабоченные лица врачей…

Немного позже она узнала, что «скорую» ей вызвал Санек и что у нее случился инсульт. Но, внимательно оглядевшись в больничной палате, Елизавета Тимофеевна вдруг заплакала. Ее старшая дочь отдыхала с внуками в Крыму и на днях должна была вернуться домой, младшая — уже много лет жила на Севере.

Не сказать, что отношения у нее с детьми не сложились, нет. Они добрые, славные, милые: просто сейчас в больнице она вдруг остро почувствовала одиночество и ненужность. У нее и раньше такое случалось, особенно после похорон мужа, а потом вроде бы ушло и, как ей казалось, навсегда. А тут…

Елизавета Тимофеевна расплакалась. Неслышно в палату вошла молоденькая сестричка, тихо сделала ей укол, и женщина успокоилась. Закрыла глаза и увидела себя в речушке прозрачной и теплой, русло которой вот-вот должно было впасть в такой же прозрачный и теплый океан…

…Елизавета Тимофеевна Нохрина, пенсионерка, шестидесяти пяти лет от роду. По профессии преподаватель биологии и человековедения. Всю сознательную жизнь посвятила школе, что находится рядом с ее домом. Муж ее, Степан Степанович Нохрин, был лор-врачом. Люди о нем говорили, что это врач от Бога. Но, не дожив до шестидесяти, он скоропостижно умер от инсульта.

Это была, в своем роде, идеальная пара; они даже после тридцатилетнего юбилея совместной жизни спали в одной кровати, эмоционально ссорились и временами даже дрались. Степан Степанович пил, курил, любил ходить «налево», но каждый раз он неизменно возвращался к своей Лисоньке, получал тумаков и ходил на работу с лейкопластырем на лице. Так продолжалось месяца три-четыре, затем снова уход «налево» и снова лейкопластырь на лице. Но в глазах — неизменный лукавый огонек и искорки счастья… Им многие завидовали.

После его смерти Елизавета Тимофеевна долго не могла привыкнуть к тишине и одиночеству. Она часами перебирала вещи мужа, совместные фотографии, вспоминая различные эпизоды, связанные с ними, и смахивала проступающие слезы. Только теперь, после того как не стало ее любимого Степаныча, она заметила, что, кроме мужа, ее никто ласково не называл, никогда не шутил с ней.

Для всех она была и оставалась строгой учительницей, в том числе и для собственных детей и внуков, которые, конечно же, уважали ее, ставили в пример, а при близком контакте, когда случалось им гостить в родительском доме несколько дней, реже — недель, немного тяготились ею. Оно и понятно, трудно находиться длительное время с человеком, который поступает всегда исключительно правильно, даже если это родная мать.

Выйдя на пенсию, Елизавета Тимофеевна уезжала на все лето на дачу и там работала от зари до зари, обеспечивая небедных внуков изысканными заготовками на зиму.

Еще она любила капризного кота Ваську и терпела все его выходки. А он, чувствуя повышенное внимание к своей персоне, то от свежих карасей отказывался, то обкусывал листья герани, то висел часами на шторах.

Елизавета Тимофеевна отныне стала очень бережно относиться ко всем, даже случайным знакомствам. Для почтальонши, которая приносила ей каждый месяц пенсию, она всегда покупала разные карамельки, для сантехника — хорошее красное вино.

А когда на даче соседская ребятня лакомилась малиной или клубникой с ее огорода, она тщательно закрывала за собой дверь и сидела в домике. «Пусть думают, что меня нет дома, и едят не спеша», — решила она про себя.

Когда Елизавета Тимофеевна на следующее утро проснулась в больнице, то первым делом подумала про дачу. Она так и сказала врачу, который совершал утренний обход: «Мне надо огурцы поливать. Вы видите, какая жарища стоит днями, огурцы враз и засохнут». На что врач ответил, как обычно отвечал всем пациентам на протяжении последних семнадцати лет: «Здоровье дороже всего!»

А на другом конце города в семье Швабровых грянули перемены.

После того как старушка упала у них в коридоре в обморок, Натка вспомнила, что накануне видела эту сцену во сне и по совету подруги из коммунальной службы пошла в церковь — вроде как грехи замаливать, и, как это бывает, рассказала батюшке немного о себе. Тот, как и положено, предложил ей пост соблюдать, ходить в церковь чаще, заняться детьми и вовсе запретил материться.