Обращенные - [115]

Я не знаю. И говорю ей об этом.

— Он приносил мне еду, — говорит Твит, — как птичка-мама. Я была слишком невинной и наивной, чтобы охотиться, я была его маленькой девочкой, и он хотел, чтобы все так и оставалось. Но потом я стала старше, стала любопытной, начала выбираться наружу…

Она вздыхает. Вспоминает. Улыбается. Перестает улыбаться.

— Он заподозрил неладное, когда ему стало казаться, что я вообще не хочу есть. «Энни, — мой папа никогда не называл меня «Твит», он всегда называл меня «Энни», — Энни, — говорит он, — сколько тебе лет?» И я говорю ему. «Девятнадцать», говорю я, а выгляжу я на восемь. И он говорит, что считает, что я достаточно взрослая. Так мы и начали охотиться вместе.

Начали охотиться и перестали разговаривать. Думаю, это было из-за того, что он видел, как я, его маленькая девочка, убиваю. Предложения стали фразами, потом словами в один слог. Потом он начинает оставлять мне записки, объясняя мне, как совершить то или иное преступление. А я написала ему свою записку. Я написала, что он может сделать со своими правилами и крышей над головой.

Кажется, я не упоминал о розовых лужах между синими руками Твит.

— Однажды я попыталась вернуться, — она сопит. — Это была просто груда почерневшего дерева. Наш старый дом. Я расспрашивала повсюду. И пару раз мне ответили. Отвечали все время одно и то же. Какой-то вольнонаемный Баффи.[114] Какой-то сукин сын, мать его, который решил с ним поквитаться.

— Сочувствую, — говорю я, и Твит позволяет мне это сказать. — Спасибо, что не убила Исузу.

Я все еще сижу верхом на Твит, когда говорю ей это — несмотря на то, что она давным-давно перестала вертеться. Я пытаюсь встать, но она тут же начинает ворочаться, снова и снова, — этого достаточно, чтобы заставить меня отступить. И я чувствую, как все ее тело приветствует это жалкое оправдание человеческого прикосновения. По крайней мере, ее кто-то тискает. Чье-то тело находится сверху. В этом нет никакой чувственности, просто вес моей туши и пара ягодиц, но вы знаете, что говорят о нищих.

Розовые лужи, между прочим, стали немного больше.

— Думаю, ты воспитывал ее лучше, — хмыкает Твит.

— Ага, — откликаюсь я, встряхивая баллончик — просто для того, чтобы услышать, что шарик грохочет чуть громче. — Кто знает, кто знает.

Твит вздыхает, и я вздыхаю в ответ. Я бросаю баллончик в корзину для бумаг и промазываю.

— Спасибо, что не убил, — говорит Твит.

Она трет синей рукой под синим носом, и добавляет:

— Я так думаю.

Глава 29. Маленький Бобби Литтл

Представьте, что ваша дочь — ваш ангел, ваш солнечный свет — в одну прекрасную ночь возвращается домой уже не девственницей. Представьте, что в это же самое время — вы это выяснили — становится известно, что она имела дело с карликом ростом вдвое меньше ее самой. Представьте, что до этого вам пришлось серьезно побеспокоиться из-за своей дочери, поскольку она была вовлечена в нездоровые отношения с пищей, собственными пальцами и туалетом. Представьте, что после подобного кровопускания (в буквальном и переносном смысле слова) вам кажется, что все это более или менее терпимо. Представьте, что вы — такой удачливый, такой непреклонный — собираетесь в первый раз встретиться с этим бойфрендом, то есть дефлоратором.

Представьте, что вы ощущаете реальную потребность проблеваться, но попали в уборную, на которой написано «Ж». Или туда, где есть только ванна.

— Я хорошо выгляжу?

Это Роз — обращаясь ко мне, но глядя в зеркало. О да, и это тоже. Представьте, что этот насильник, он же ваш будущий зять — в некотором смысле знаменитость. Фактически — несколько знаменитостей в одном лице, которых можно проранжировать от «знаменитого» до «печально знаменитого». Представьте, что ваша возможно-жена, готовясь к вашему небольшому tete-a-tete, в течение прошлых двух ночей проделывает все, что делают девчонки в преддверии встречи с кумиром публики.

Смотри выше: проблевался бы, да никак.

— Ищешь седой волосок?

— Что?

— Кончай дурака валять. Ты выглядишь прекрасно.

— Правда?

Мы — вампиры старой закалки. Все мы — продукт неестественного отбора, когда выживает самый симпатичный. Все мы молоды и красивы. И все мы прекрасно выглядим. По крайней мере, внешне.

Но приподнимите шкурку и взгляните на материал, которым покрыты наши кости — то, что превращает каждый наш день в Хэллоуин. Приподнимите шкурку, и вы поймете, что все мы — просто несносные сукины дети. Мы вообразили себя бессмертными, потому что так оно и есть. Мы создали мир див и суперменов, красивых мальчиков и красивых девочек с телами, которые никогда не выйдут из строя и кажутся неувядающими, неуязвимыми для мстительного времени и нечувствительными к его урокам.

Не спорьте со мной. У меня дурное настроение.

— Так когда наш — засра… я имею в виду, гость, — собирается появиться?

— Сьюзи говорит, что в полночь, так что уже скоро, — отвечает Роз. — Так что надо поторапливаться.

С тех пор как начался этот конец света, Роз завела привычку называть Исузу «Сьюзи» — эволюция, которую я не одобряю.

— Ты имеешь в виду Исузу.

— Без разницы.

— И какое у этого типа moniker du jour?[115] У тебя есть какие-нибудь идеи?