Оборванные струны - [2]

Лев насторожённо наблюдает, как она присаживается на краешек его кровати и внимательно всматривается в его лицо.

— А вот твоё душевное состояние, дитя, — совсем другой разговор.

Он уходит в себя, и губы целительницы печально поджимаются.

— Целители знают, что выздоровление требует времени, и один человек поправляется быстрее, чем другой. Скажи мне только одну вещь, и я оставлю тебя в покое.

Он застывает в тревоге.

— Что?

— Как тебя зовут?

— Лев Калдер, — говорит он и тут же раскаивается, что не сдержался. С того дня, когда Коннор вытащил его из лимузина, прошло почти три недели, но власти всё ещё ищут его. Одно дело странствовать с СайФаем, но сказать своё настоящее имя доктору... А что если она донесёт на него Инспекции по делам несовершеннолетних? Он думает о своих родителях и уготованной ему доле, которую отверг. И как это могло быть, что он хотел, чтобы его расплели? Как так получилось, что его собственные родители сделали так, что он этого хотел?! Мысль об этом наполняет его злобой, направленной на всё и вся. Он больше не десятина[3]. Он теперь беглец. Значит, надо научиться мыслить как беглец.

— Что ж, Лев, мы подали заявлени в Совет племени с просьбой, чтобы тебе разрешили остаться здесь. Тебе совсем не обязательно рассказывать о том, что с тобой произошло — я и так уверена: тебе пришлось несладко. — Её глаза проясняются. — Но мы, Люди Удачи, верим в удачу, верим в то, что каждый заслуживает второго шанса. 

2 • Уил

Он стоит в дверях и смотрит на спящего мальчика. Гитара на спине — нагрелась на солнце, струны всё ещё звенят.

Он ничего не имеет против того, чтобы посидеть здесь, хотя уходить из лесу было жалко. Время, когда он может вторить звукам дрожащих листьев, закручивающихся вихрями столбов пыли и приходящих с гор могучих ветров, для него неоценимо. Есть что-то радостно-успокаивающее в том, чтобы претворять природу в музыку: соединять в аккорды звучания желтоголовых дроздов, луговых собачек и диких кабанов, привносить их голоса в каждую сыгранную им мелодию.

Уил взял с собой в лес остатки пирога с черникой, который испёк папа. Уна принесла немного сушёного лосиного мяса и термос с горячим шоколадом, заправленным корицей. Она присела рядом с Уилом под раскидистым дубом и слушала, как он играет. Правда, она ушла, когда он ещё не закончил, но ничего не поделаешь — настала её очередь убираться в мастерской.

Его гитара всегда грустит, когда с ним нет Уны.

Мальчик-беглец, которого мать Уила взяла в их семью, уже целые сутки как пришёл в себя, но так и не встал с постели — даже поесть не спустился. Папа предложил принести его к столу на руках, но мама возразила, сказав, что мальчику просто нужно больше времени.

— Не стоит так привязываться к беглецам, — сказал ей отец. — Они никогда не остаются надолго, да к тому же вечно так озлоблены, что забывают даже поблагодарить.

Но ма не обращает внимание на его ворчанье. Она взяла мальчика под свою защиту — и точка.

Уилу непонятно, как беглец может спать, когда солнечные лучи бьют ему прямо в лицо и над долиной разносится шум идущих в посёлке строительных работ. Грудь мальчика поднимается и опадает, а ноги подрагивают под одеялом, словно он бежит. Ничего удивительного — скрывающиеся от закона очень хорошо умеют бегать. Иногда Уилу кажется, что это единственное, что они умеют.

Уил убеждён — мальчик обретёт душевный покой. Дикие животные, гремучие змеи, беспризорные подростки — все успокаиваются в его, Уила, присутствии, даже когда гитара просто висит у него на спине — должно быть, в предвкушении того, что сейчас услышат. Хотя Уил и сам лишь подросток, но душа у него старая и мудрая, как у его деда-сказителя, от которого он унаследовал свои способности.

Но сейчас ему не хочется думать о дедушке.

Пока он раздумывает, какая музыка может достучаться до сердца этого беглеца, мальчик просыпается. Его зрачки сужаются. Серо-голубые глаза фокусируются на стоящем в дверном проёме Уиле.

Тот делает несколько шагов внутрь комнаты и садится на шкуру пумы, затем ловким, привычным движением перебрасывает гитару из-за спины на перёд.

— Моё имя Чоуилау, — представляется он. — Но все зовут меня Уил.

Мальчик с опаской смотрит на него.

— Я слышал, как вы разговаривали вчера. Целительница — она твоя мама?

Уил кивает. Мальчику на вид лет тринадцать — на три года младше Уила — но что-то в его глазах светится такое, что можно подумать: ему все сто. У него тоже старая душа, только не такая, как у Уила — именно старая, уставшая и измождённая. Жизнь обошлась с этим беглецом сурово.

— Ничего, если я тут немного поиграю? — спрашивает Уил, стараясь говорить помягче.

Мальчик подозрительно щурится:

— Зачем?

Уил пожимает плечами.

— Мне легче играть, чем говорить.

Мальчик колеблется, покусывает губу.

— Ладно, хорошо.

С ними всегда так. Жизнь, которую ведут беглецы, ломает их дух, внушает им недоверие ко всему миру. Но поскольку они не находят подвоха в игре на гитаре и не замечают, как музыка Уила разрушает барьер, выстроенный ими для защиты от предательства, они сдаются и слушают, как его пальцы ласкают струны; их душевные раны обретают голос в его музыке.