Оборванные нити. Том 3 - [50]

— Правда, — подтвердил Саблин.

— А я, может, не хочу, чтобы у меня мозги были в животе.

— Ну, если ты предварительно попросишь, лично тебе я могу в ногу зашить. Хочешь? — предложил он.

— Да ну тебя! Я, может, хочу, чтобы было эстетично и стильно. Я куплю специальную шкатулочку, пусть мои мозги туда положат и похоронят вместе со мной, в моем гробу. Чтобы все было культурно. Сережа, ты как посоветуешь: из какого материала нужно покупать шкатулку?

Он изо всех сил пытался сохранить видимость серьезности и задумчиво ответил:

— Я думаю, из слоновой кости или из хрусталя.

— А какого размера? — не унималась Ванда.

Тут Сергей уже не выдержал. Большим и указательным пальцами он обозначил совсем крохотный размер, примерно сантиметра два на полтора на два.

— Для тебя вот такого будет достаточно.

Ванда не прореагировала на явную издевку и продолжила:

— А можно на сайте еще представить коллекцию шкатулок. Думаешь, я одна такая, кому не хочется, чтобы мозги в животе гнили? Нас миллионы!

Она еще часа полтора несла всякую ахинею о сайте морга и о широких возможностях, открывающихся перед теми, кто хочет уйти из жизни красиво, а также перед теми, кто готов будет предоставить соответствующие услуги. Наконец за ней закрылась дверь, и Саблин с облегчением перевел дух.

— Оль, ты была права: эта девчонка как луч света в темном царстве. Дура дурой, а ведь так, как с ней, я никогда нигде и ни с кем не смеюсь. Действительно, отдохновение души, особенно после морга, трупов и вскрытий.

Ольга молча убирала со стола посуду, оставшуюся после чаепития с пирожными, без которых Ванда Мерцальская к ним в гости не являлась. Сергей раскрыл было книгу, которую собирался сегодня вечером дочитать — осталось всего страниц восемьдесят, но Ольга вдруг подошла к нему и обняла за плечи.

— Саблин, что же мы за люди такие, а? Два с лишним часа ржали, как ненормальные, обсуждая смерть и похороны. Рассказать кому-нибудь стыдно. Смерть и похороны — это горе, это трагедия, это слезы, а мы хохотали. Может, мы действительно уроды какие-то?

Он закрыл книгу и прижался затылком к ее груди. Сразу стало тепло, уютно и спокойно.

— Оля, но ты ведь сама говорила, что люди нашей с тобой профессии не похожи на других. Вот мы и не похожи. Просто мы с виду кажемся бессердечными циниками, а на самом деле мы защищаемся. Знаешь, я на своем веку много раз выезжал на трупы, иногда их было два, иногда три, один раз — семь. Порубленные топором, забитые тяжелыми предметами в кровавое месиво, да всякие… Кровищи кругом, мозговое вещество по стенам разбрызгано, мертвые глаза открыты. И мы все — следователь, опера, криминалист, я — работаем на месте происшествия, потому что не имеем права повернуться и уйти. Это наша профессия. Каждый из нас делает то, что должен, и при этом мы рассказываем сальные скабрезные анекдоты. Думаешь, это оттого, что мы не уважаем чужую смерть? Думаешь, нам наплевать на этих убитых? Да мы защищаемся изо всех сил, чтобы не сойти с ума. Чтобы то, что мы видим, нам потом не снилось годами, чтобы оно перед глазами не стояло каждую минуту, чтобы душа не плакала кровавыми слезами. Иначе мы просто не выживем.

— Ну да, — задумчиво проговорила она, — я понимаю. Но знаешь, в словах Ванды есть какая-то правда. Почему в нашей традиции похороны — это так некрасиво, так мрачно, так страшно? Люди в черном, черная земля, провал ямы… Есть же культуры, в которых уход человека в другой мир — это ритуал любви и красоты, а не слез и ужаса, как у нас. Помнишь, ты мне рассказывал, как Макс в первый раз пришел к тебе в Бюро? Он тогда предложил тебе расписать стены морга чем-нибудь веселеньким. А сегодня Ванда выступила с аналогичным по своей сути предложением.

Саблин расслабился и начал задремывать, слова Ольги доносились до него как будто издалека.

— Ты хочешь сказать, что они оба — креативные люди, поэтому у них другое отношение к смерти? — пробормотал он едва слышно.

— Конечно. Ты вспомни: один из самых серьезных грехов по христианскому канону — это страх смерти. Церковь делает все для того, чтобы человек не боялся умирать. А светский канон делает все для того, чтобы уход был страшным и болезненным. Творческие люди — они же как дети, поэтому у них душа чище. А это значит, они ближе к Богу, и религиозный канон им понятен, они его принимают и разделяют. Правда, разделяют несколько своеобразно. Но они инстинктивно стремятся к тому, чтобы смерть и уход не выглядели безобразными и невыносимыми, они хотят даже из этого сделать праздник, чтобы не было так страшно. Разве это плохо?

Она говорила негромко и поглаживала Сергея по плечу и по волосам. И он не заметил, как полудрема сменилась глубоким сном.

Спал он около часа, сидя на стуле в маленькой кухоньке, а Ольга все стояла за его спиной.

* * *

Наконец результаты судебно-химического и бактериологического исследований по случаю Рустама Кудиярова были получены, и Сергей приступил к гистологическому исследованию.

При химическом исследовании не обнаружено ни спиртов, ни органических галогенпроизводных и хлорпроизводных, ни ацетона, ни толуола, ни бензола, ни ксилола, ни соединений мышьяка, ни солей тяжелых металлов. Одним словом, ничего, чем можно было бы отравиться. Исследование для определения наркотических, лекарственных и психотропных препаратов проводить не стали по двум причинам: во-первых, клинико-морфологическая картина никак не соответствовала отравлению этими веществами, а во-вторых, в последние часы жизни Кудиярову проводилось интенсивное лечение, в ходе которого ему вводили большое количество лекарственных препаратов. Так что даже их обнаружение никак не проливало бы свет на причину его смерти.