Оборотни Митрофаньевского погоста - [16]

Бартенев бросил взгляд на Корвин-Коссаковского, но ничего не сказал, вышел в прихожую. На комоде тоже был слой пыли, ровный, не потревоженный их вторжением.

- А когда, Брандт тебе сказал, жилец прошлый выехал?

- В начале октября.

- Две недели назад, получается?

- Угу.

- Да, напылила нечисть. Столько и за год не накопишь.

Корвин-Коссаковский был благодарен Порфирию за доверие, и на сердце его потеплело ещё и потому, что сейчас, стоя рядом с ним, он не испытывал того мучительного вчерашнего страха, почти мистического ужаса, что пережил, увидев часы на комоде. Этот человек непонятным образом усиливал его.

Бартенев решил ещё раз обойти квартиру, теперь они зашли в спальню, прошли по другим комнатам. Ничего, всё везде было запылено и заброшено, везде царил всё тот же тяжёлый дух подземелья. Они пошли к выходу, в прихожей остановились. Бартенев уже вынимал ключи, как напрягся и быстро прошептал.

- Ты видишь? В зеркале?

Арсений видел. В зеркале, точнее, в мутном пыльном зазеркалье, появилось лицо старухи, то ли мёртвое, то ли, со следами старческого разложения. Корвин-Коссаковский закусил губу: у неё были подлинно его глаза, чёрные, с большими фарфоровыми белками, но провалившиеся в глазные впадины и окружённые бурой тенью, - те же, что он видел вчера. Впрочем, мгновение спустя он уже сомневался, что видел что-то, кроме причудливых пыльных разводов на стекле да игры света.

Но Порфирий Бартенев потёр лицо рукой и тихо попросил:

- Пошли отсюда.

Арсения не надо было уговаривать. Они вышли, Корвин-Коссаковский захлопнул дверь и дважды провернул ключ в замке, они спустились и сдали ключ консьержке.

- Не подошла господам квартира? - любезно, чуть кокетничая, осведомилась она.

Господа не очень-то вежливо что-то промычали и торопливо покинули парадное. На душе у обоих помутнело, Бартенев пожаловался на лёгкую тошноту, Корвин-Коссаковского тоже чуть мутило. Арсений повёз Порфирия в академию, почти всю дорогу оба молчали, но, уже выходя из экипажа, Бартенев остановился на подножке.

- Слушай, а ты можешь племянниц-то своих не везти к графине этой в пятницу?

Корвин-Коссаковский смерил друга печальным взглядом. Он не хотел посвящать его в свои семейные проблемы, но коротко обронил, что спрятать можно только от непогоды, но не от нечисти.

Порфирий, казалось, понял больше, чем хотел сказать Арсений.

- Стало быть, девиц не особо и вразумишь?

- Увы, да, - поморщился Арсений, - они... родители дурью маялись, бранились да лаялись, не до девчонок им было. А если Ваню, пока поперёк лавки лежит, не выучишь, - всё пропало, Ивана уже не научишь, сам же понимаешь. Поздно теперь вразумлять. Всё, что можно - опознать этих людей в свете да по возможности отвадить. Мне никогда не удавалось ничего внушить племянницам. Молодёжь...

- Ясно, - Бартенев со вздохом кивнул, - но как их опознать? Не с крыльями же нетопыриными они на бал явятся?

- Не с крыльями, - вяло согласился Арсений. - Беда и в том, что там около двухсот человек будет, Порфиша.

- Сколько? - ахнул Бартенев.

- Около двухсот, - вдумчиво повторил Корвин-Коссаковский, но тут же и успокоил друга, - но половина - женщины, а из ста мужчин, надеюсь, пятьдесят будут старики да отцы семейств. Ещё человек двадцать пять - люди всем известные, депутаты, высокопоставленные чиновники, приближенные градоначальника и сыновья всем известных семейств. В чистом остатке - две дюжины человек. Это молодые люди, танцоры и женихи. Я велел найти мне полный список этих молодцов и надеюсь вечером или завтра утром получить его. Но всё равно, искать придётся иголку в стоге сена. Да и времени мало.

- Две дюжины... Боже мой.

- Я надеюсь отсеять сыновей известных мне людей, тех, о ком хоть что-то знаю. Завтра четверг, один день у нас ещё есть. Списки я возьму с собой домой, всё, что можно, проверю.

- Господи, может, мне это все-таки приснилось, - жалобно проронил Бартенев, и Корвин-Коссаковский понял, что минуты малодушия бывают не только у него. - Да ведь даже и догадайся ты - кто они, что делать? Кто тебе поверит, что некий франт - на самом деле мертвец, а другой - упырь? А кстати, - вспомнил Бартенев, - что такое инкуб-то? Ты сказал, что это не бессмыслица.

- Блудный демон это, Порфирий.

- О, Господи.

...Корвин-Коссаковский и вправду получил на следующий день списки приглашённых, забрал их домой и после ужина принялся за изучение. Задача оказалась не столь и сложна, он довольно легко ещё до полуночи отсеял всех знакомых ему мужчин, составил список тех, о ком ничего не знал, их оказалось чуть больше тридцати, и пошёл спать - голова гудела, ноги уже не держали его.

Последний из отпущенных ему дней, пятницу, он посвятил изучению тех гостей, кого мог загодя проверить. Бедняге Полевому тоже досталось: пришлось наводить кучу справок. Но работа окупила себя, и в итоге перед Корвин-Коссаковским к трём часам дня в пятницу уже лежала бумага с именами тех, кого он никогда не знал сам и о ком ничего не слышал.

В ней был всего семь фамилий. 'Князь Макс Мещёрский, Герман Грейг, Аристарх Сабуров, Даниил Энгельгардт, граф Михаил Протасов-Бахметьев, князь Всеволод Ратиев, Александр Критский'. У Арсения Вениаминовича рябило в глазах, нужно было уменьшить список, по меньшей мере, ещё вдвое, но времени уже не оставалось, и в итоге, как ни усердствовал Полевой, как ни старался Корвин-Коссаковский, - это были тёмные лошадки. Только об одном - Германе Грейге - стало известно, что это незаконный сын великого князя. Но Николаев тоже, видимо, был незаконным сыном большого вельможи.