Оборотень - [6]

Нужный ему дом Юрий отыскал скоро: это был опрятный одноэтажный домик, с ярко-зелеными, недавно выкрашенными ставнями на окнах; в маленьком палисаднике перед домом Юрий еще издали увидел пожилую женщину в темном ватнике; она подбирала в фартук падалицу с двух грушевых деревьев.

— Доброе утро, Прасковья Никитична! — сказал он, приподымая фуражку.

Женщина быстро обернулась, с минуту удивленно смотрела на Юрия, но удивление на ее лице тотчас же сменилось приветливой улыбкой.

— Здравствуйте, — отвечала она. — Простите, что-то не припомню я вас… Вы не из Сашиных товарищей?

— Нет, я приезжий. Из Энска. Вам просили передать привет…

— Неужели Верочка? Вы знакомы с ней? Да что же вы стоите, входите, садитесь вот сюда (она указала на лавочку под одним из деревьев), рассказывайте. Саша! — позвала она. — Иди скорей! От Верочки товарищ…

Юрий почувствовал, как сердце у него забилось учащенно. С первого же слова он, кажется, напал на след. Стараясь подавить волнение, он вошел в палисадник и присел на лавочку.

— Не знаю, смогу ли я сообщить что-либо… Тут дело вот в чем: на вокзале в Энске я случайно разговорился с одной девушкой… может быть, это и не та, о ком вы думаете. Я даже не знаю ее имени. Она ехала из Орежска, а я направлялся сюда… Я спросил, не знает ли она, где можно здесь остановиться, на случай, если в гостинице не будет мест… и она указала ваш адрес. Вот и все.

— Ну, конечно же, это Верочка! Кто бы другой мог знать нас? И больше она ни о чем не просила передать?

— Нет.

— Как жаль! А я думала…

На крыльцо вышел мужчина лет тридцати, в шинели без погон, со связкой ученических тетрадей в руках. Он с интересом поглядел на Юрия, и, сойдя со ступенек, протянул ему руку.

— Вот… товарищ из Энска. Видел там Верочку, — сказала Прасковья Никитична. — Странно, что она ничего не написала до сих пор… Удалось ли ей разыскать своего Михаила Евграфовича?

— Это ваша родственница, должно быть? — полюбопытствовал Юрий.

— Нет… Она совсем недавно у нас… Тут, знаете, целая история! Она в Германии была, в плену, а потом в лагере, у американцев… Насилу-насилу удалось вырваться от них! В плену она познакомилась с Мишей Кузьминым, это — товарищ Сашин, они учились вместе… ну, подружилась… полюбила. И вот разыскивает теперь его; он, как ей удалось узнать, вернулся в Россию… а ее еще целый год продержали. Саша! Товарищ просит пустить его переночевать… Я думаю, можно поставить койку в твоей комнате?

— Прасковья Никитична! Вы не беспокойтесь, я ведь так зашел, на всякий случай. Может быть, и не понадобится…

— Ну, что ж, смотрите, как вам удобнее. Гостиница у нас неплохая, но, конечно, места не всегда бывают. Вы, верно, в командировку к нам, надолго?

— Не знаю еще. Как придется. В случае чего — зайду к вам.

— Пожалуйста, заходите.

Юрий распрощался с гостеприимной Прасковьей Никитичной и вышел на улицу вслед за Александром Парамоновым. Некоторое время они шли молча. Но когда домик с зелеными ставнями скрылся за поворотом, Юрий дотронулся до руки учителя.

— Товарищ Парамонов, — сказал он, — мне необходимо поговорить с вами. Вы очень торопитесь?

Учитель посмотрел на часы.

— Занятия начнутся через час. Но у меня есть еще кое-какая работа… А вы что хотели бы?…

— Прежде всего — один вопрос. Вы хорошо знаете в лицо эту Верочку, о которой говорила Прасковья Никитична?

— Конечно. Она жила у нас несколько дней.

— Тогда поглядите на эту фотографию и скажите, она ли это?

И Юрий протянул ему снимок.

Возглас изумления вырвался у Александра Парамонова.

— Она! Она! Но что же с ней? Почему такой снимок…

— Ее нашли застреленной на окраине Энска. Мне поручено следствие по этому делу. Очень прошу сообщить все, что вы знаете об этой девушке.

Вечером того же дня Юрий выехал из Орежска.

Погода, начавшая меняться еще с утра, окончательно испортилась. Хмурое небо быстро темнело; холодный ветер задувал в открытое окно вагона, заносил брызги дождя. Юрий поднял стекло, и оно тотчас же запестрело косо бегущими струйками.

В поезде включили свет. Сразу в вагоне стало уютнее и как будто даже теплее. Пассажиры, сидевшие до того неподвижно, завозились, устраиваясь на ночь.

Вагон был «комбинированный», и Юрию досталось сидячее место в углу возле столика. Это, впрочем, не очень огорчило его. Спать не хотелось, а сидя с полузакрытыми глазами, прислонясь к стенке и мерно покачиваясь в такт с перестуком колес, легче было перебирать в памяти и приводить в порядок все впечатления последних дней.

Живо вспомнилось, как несколько дней назад вместе с врачом он сидел в больнице около кровати неизвестной девушки, дожидаясь, когда сознание вернется к ней и можно будет допросить ее… Часы проходили за часами; врач сокрушенно качал головой и разъяснял, что при такой тяжелой травме головного мозга трудно рассчитывать на благоприятный исход, но Юрий не терял надежды. Он пристально смотрел в темное рядом с марлевой повязкой лицо, и ему казалось, что он улавливает легкое дрожание ее бледных запекшихся губ. Несколько раз наклонял ухо к самому рту девушки, надеясь разобрать хотя бы одно произнесенное в бреду слово.

И вот расслышал какую-то одну фразу, все время повторявшуюся среди невнятного бормотания умирающей. И от этого частого повторения слова приобрели наконец смысл. «Беловодская, сорок восемь», — явственно услышал Юрий и тотчас же записал эти слова в свой блокнот. Похоже, это был чей-то адрес, крепко врезавшийся в память… Но больше ему ничего не удалось разобрать. Через сутки девушка умерла, так и не придя в сознание.