Оборотень - [4]

— Барин- то всю ту ночь, когда конь пропал, как в ознобе зубами щелкал, видно боялся чего- то! — она хотела ещё что- то добавить, но, видно сообразив, что ляпнула лишнее, внезапно смолкла.

— А ты почём знаешь? — подозрительно покосившись на Фросю, спросила баба Настя.

— Я, я… я под дверью стояла, слышала, — запинаясь, промямлила та и отвернулась.

— Да будет врать то! Под дверью она стояла! — передразнила смутившуюся Фросю баба Настя и, махнув рукой, усмехнулась: — А то я молодой никогда не была и не знаю, как у барина за дверью молодухи- то стоят! Да ладно, успокойся, ни кому я ни чего не скажу.

— Господь с вами, баба Настя, ни чего же не было! Барин попросил его погреть и всё, а то он как в ознобе всю ночь! — она не договорила и ещё сильнее покраснев, уставилась на стоявшую у плиты повариху.

— Да ладно, ладно, я тебе, чай, не жених: что было чего не было выпытывать, а язык у меня — не помело, сама знаешь. Так что не беспокойся, ни кому я ни чего не расскажу. Так ты говоришь, всю ночь как в ознобе?! Видно и он не больно верит в цыган. Неужто Людвиг за его душой явился? Знаешь, что старые люди говорили? Раз в сто лет оборотню надо заполучить чужую душу, иначе он сгинет в ад. А в нынешний год аккурат сто лет как Людвига схоронили.

— А правда, что его тело исчезло из склепа? — всё еще красная от смущения, Фрося взяла край своего белого передника и изнаночной стороной вытерла выступивший на лбу пот.

— А как же, — переворачивая блин, отозвалась баба Настя, — аккурат на третий день. Но заметили это не сразу. Сперва начали люди пропадать. Потом двоих нашли с перерезанным горлом и выеденными внутренностями. Вот тут- то и вспомнили про старого барина. Мужики стали роптать. А когда пропал мельник, вооружившись кольями, пошли к барскому дому и потребовали открыть склеп.

— Так барин им и открыл! — сомнительно покачала головой Фрося.

— А как бы он не открыл, коль мужики грозились сбить замки! К тому же говорят, он был напуган не меньше них.

— А дальне что? — Фрося заёрзала на табурете и, хотя сидела у самой плиты, зябко поёжилась.

— А ничего! Мужики, вооружившись осиновыми кольями, вошли в склеп, а барина- то нет, даже гроб пропал! Видно старый барин его заранее перепрятал. Сколько ни искали потом- гроб не нашли, а люди всё пропадали. Тогда мужики наплавили из рублей серебряных пуль и стали дежурить. Сколь дежурили- не знаю, но углядели однажды как огромный чёрный волк крадётся к уснувшему пастушонку и стрельнули по нему из фузеи. Закричал волк как люди кричат и в чашу бросился.

— И что, убили?

— Убить- то не убили, но силы волчьей лишили. В тот же день сторожа увидели старого барина в его людском облике. Шёл он по трясине и не проваливался — истинный оборотень! Снова стрельнули по нему, он за грудь схватился и, повалившись вниз головой, утоп в болоте. Вытаскивать его из трясины никто не рискнул. С тех пор люди пропадать перестали, но видимо и второй пулей его не убили, а токмо ранили. Вот он отлежался за сто лет и теперь на свет выбрался.

— И что теперь? — с расширившимися от страха глазами спросила Фрося.

Тётя Настя, сбросив очередной блин, пожала плечами и, тяжело вздохнув, поспешно перекрестилась:- А бог его знает!

Не все волки окончили свой жизненный путь в день облавы, и по ночам нет- нет да и раздавался за околицей надрывный крик одинокого волка.

Багрово- красный закат, словно окровавленное рубище опутал горизонт. Редкие облака, казавшиеся подвешенными на ниточках шариками, отсвечивали темно — рубиновым светом. Дед Михей, опираясь на граненый ствол фузеи, до рези в глазах всматривался в надвигающуюся темноту. Шапка с наполовину оторванным ухом съехала на бок, и от того казалось, что дед прислушивается к чему-то. Рваный полушубок, перетянутый таким же рваным кушаком не спасал от январского холода и, что бы согреться, Михею приходилось то и дело притопывать огромными подшитыми валенками. Со стороны могло показаться, что он исполняет какой- то замысловатый, колдовской танец.

В том, что оборотень объявился вновь, дед Михей понял в тот миг, когда запыхавшийся Прошка сообщил о пропаже Гнедого. Старый барин вернулся, что бы пополнить свои силы и взять в полон очередную душу. Тогда, много лет назад, тоже был конь, растерзанный на второй день после похорон барина. Вслед за конём стали пропадать люди. Дед Михей хорошо помнил то лето, и тот ужас, что наполнял сердца односельчан. Михей потер руками колени, согревая суставы и, тяжело вздохнув, задумался, вспоминая.

— Мамка! — кричал он на бегу, переставляя босые ноги со скоростью бьющего по снопу цепа матери. — Глашка Отрепьева потерялась!

Всё еще продолжая махать цепом, мать покосилась на остановившегося подле неё сына и дрогнувшим голосом спросила: — Как пропала?

Миха, удивляясь недогадливости матери, совсем по- взрослому развёл руками и пробубнил: — Пропала и всё, не знаешь, как люди пропадают?

Мать положила цеп и, вытерев бегущий по лицу пот уголком платка, тяжело вздохнула: — Горюшко ты моё горе, говори- то толком что случилось. И она, еще раз тяжело вздохнув, села на уже обмолоченный сноп.

— Я же тебе говорю, мамка, — подпрыгивая на месте, словно разыгравшийся жеребенок, затараторил Миха: — Глаша Отрепьева потерялась! Пошла в лес и потерялась, ещё вчера ушла! Сегодня мужики ходили искали, только корзинку, полную земляники, нашли, а Глашки нет. Приказчик сказал, что если до вечера не объявится- завтра все искать пойдут.