Оборона Порт-Артура: «Сухопутные не признают моряков, моряки сухопутных, да еще и между собою вражда…» - [5]

. В «Звериаде» выпускники военного учебного заведения высмеивали порядки, негативные стороны действительности, отрицательные черты поведения офицеров-воспитателей и преподавателей. Причем в годы императора Николая I «Звериада» носила нелегальный характер, так как под «зверями» понималось корпусное начальство и воспитательный персонал^{42}. Впоследствии понятие «звери» расширилось и слилось со вторым словом, а шутливые куплеты песенки кадетам разрешили вносить в выпускную книгу, имевшую официальный статус и даже немалую статью расходов для выпускников^{43}. Начальство признало ее существование, и более того, наличие своей фирменной «Звериады» порой отражало весь комплекс стереотипов мышления, связанных с традициями каждого конкретного военного учебного заведения, и отвечало своеобразной системе этических координат офицерского корпуса^{44}. Таким образом, русский сухопутный офицер с кадетской скамьи был приучен к рефлексии над своим бытом, повседневностью в рамках четверостиший, шутливых фельетонов, песенок. На протяжении офицерской службы эта традиция жила в рамках мирного времени уже в виде полковой песни, так называемого «журавля». Подытоживая все сказанное о военно-полевом фольклоре, нам остается только согласиться с тем, что «Повесть о белых зайчиках» является ценным источником оценок сухопутными участниками обороны Порт-Артура вклада моряков в борьбу с японцами. Мемуарный комплекс, отражающий события осады и капитуляцию крепости, принадлежащий сухопутным участникам обороны, вполне четко указывает на коллег в морских мундирах как на главных виновников неудачного для русской стороны хода боевых действий.

§2. ВЗГЛЯД СУХОПУТНЫХ УЧАСТНИКОВ ОБОРОНЫ ПОРТ-АРТУРА НА ПРОБЛЕМЫ ФЛОТА И 1-й ТИХООКЕАНСКОЙ ЭСКАДРЫ

Моряки 1-й Тихоокеанской эскадры предстают на страницах повести в образе «белых зайчиков»^{45}. Зайчики потому, что к моменту появления повести прошло четыре месяца осады, но к решительным действиям флот так и не приступил. «Флот наш остается верен себе и по-прежнему ограничивается ролью пассивного и хладнокровного зрителя», — писал в дневнике штабс-капитан М.И. Лилье^{46}. «Наши моряки умеют только топить свои суда, а в особенности в виду неприятеля, чтобы избежать с ним столкновения», — вспоминал генерал-майор М.И. Костенко^{47}. Белыми же зайчиками названы моряки по одной из разновидностей форменной одежды военных моряков, так называемой «вне строя». Как свидетельствовал в своих воспоминаниях один из порт-артурских мирных обывателей: «В садиках, ресторанах и т. п.; они одеты всегда в безукоризненно белые костюмы; видно также, что они не стесняются в средствах»^{48}.

Далее в тексте повести говорится о златокудрых сиренах и не случайно. В тот момент, когда среди гарнизона Порт-Артура свирепствовали цинга, дизентерия вследствие употребления нижними чинами и офицерами пищевых суррогатов, морские офицеры позволяли себе отдых в кафешантанах «Звездочка» и «Variete». «Многие из них (моряков. — А. Г.) имели содержанок и мало кто стеснялся обнявшись кататься с ними по улице, быть в цирке, театре…» — писал в своих воспоминаниях один из участников обороны^{49}. Штабс-капитан М.И. Лилье, всякий раз возвращаясь поздно ночью со службы, замечал в городе яркий свет, хотя в целях светомаскировки окна завешивались, но на ресторан «Звездочка» это правило не распространялось, так как именно там, согласно его дневнику, «кутят наши морские офицеры»^{50}. В своих показаниях в следственной комиссии о бое 28 июля 1904 г. лейтенант Н.Л. Максимов с броненосца «Пересвет» свидетельствовал о нахождении на броненосцах дам и лиц, считавших поход во Владивосток лишь пассажирским рейсом^{51}. А дальнейшие события в его показаниях выглядели таким образом: «Главное надо добраться во Владивосток; если все будут сражаться, — никто не дойдет туда, поэтому часть должна сражаться, а другая будет уходить. О неприятеле заботы нет»^{52}.

В показаниях младшего флагмана, принявшего на себя командование в бою 28 июля после гибели контр-адмирал В.К. Витгефта, контр-адмирала князя П.П. Ухтомского дамы превращались в «дам морских офицеров». Не жены, не сестры, а именно «дамы»^{53}. Обычно в мемуарах было принято употреблять выражение «дамы полусвета», и всем становилось понятно, о ком шла речь. Поразительно и их нахождение на кораблях и шокирующее признание контр-адмирала в том, что «присутствие дам на кораблях нигде не произвело отступления от исполнения боевых обязанностей офицерами»^{54}. Князь П.П. Ухтомский в своих показаниях по делу о бое в Желтом море сообщал, что находились они на эскадре якобы с разрешения адмирала В.К. Витгефта, и тем самым, на наш взгляд, перекладывал всю степень ответственности за падение дисциплины на погибшего флагмана^{55}. Сухопутные офицеры знали о сложившейся ситуации. В дневнике офицера 14-го Восточно-Сибирского полка А.Н. Голицынского содержалась ремарка, смысл которой в том, что едва ли женщины на судах могли воодушевлять моряков во время боя^{56}. Дневник сестры милосердия О.А. Баумгартен демонстрирует то, как быстро новости о таком странном усилении 1-й Тихоокеанской эскадры облетели гарнизон: «Рассказывают еще, будто бы на судах находились женщины, преимущественно на “Пересвете”. Во время боя они попадали в обморок, и наши моряки, забыв дело, стали за ними ухаживать»