Оборона Одессы, 1941. Первая битва за Черное море - [135]

Канонерская лодка и морские охотники, так нужные в момент высадки десанта, во время огневой поддержки его действий значительной роли не играли. Противник, занятый эсминцами, не обращал на них никакого внимания.

За все время поддержки огнем корабли выпустили по противнику более 3 тыс. снарядов. Во второй половине дня налеты вражеской авиации смогли в значительной степени нейтрализовать огневую поддержку кораблей, но на общее развитие хода десантной операции это влияния оказать уже не могло.

Правда, когда из всех эсминцев в строю остался только «Бойкий», два 100-мм орудия канонерской лодки тоже приобрели определенное значение. Но из выпущенных ею во время поддержки десанта снарядов большинство было все-таки малого калибра.

Трудно сказать, как развивались бы события, если бы в районе высадки оставалась бы бригада крейсеров. Опыт боев показал, что крейсера, идущие в ордере в сопровождении эсминцев без каких-либо потерь могли легко отразить налет девятки «юнкерсов», и с 26 пикировщиками тоже бы справились, но, возможно, противник мог бы стянуть для уничтожения такой заманчивой цели и большее количество авиации.

Истребители 69-го авиаполка действенной помощи кораблям оказать не могли, так как весь состав полка непрерывно занимался штурмовкой плацдарма, а над районом высадки постоянно дежурили всего 2 машины. Правда, и девятки прикрытия не смогли выполнить свою задачу, даже когда противодействовали 12-ти пикировщикам противника — сказалась полная неготовность истребителей к взаимодействию со своими кораблями, защищающимися от противника зенитным огнем.

Судьба одной радиограммы (22–24 сентября)

Оставшийся в одиночестве «Бойкий» переключил на себя корректировщиков «Беспощадного» и вел огонь сразу по нескольким целям: носовыми орудиями по своим, кормовыми — по целям «Беспощадного».

При отражении обоих налетов «Бойкий» израсходовал весь боезапас зенитных орудий и теперь в случае еще одного налета мог отбиваться только пулеметами.

Во второй половине дня 13-я и 15-я пехотные дивизии румын начали отход, стараясь избежать окружения. Боевое соприкосновение с противником стало нарушаться, и количество заявок на поддержку огнем сначала уменьшилось, а ближе к вечеру они совсем перестали поступать.

Не получая больше никаких боевых задач, «Бойкий» продолжал находиться на прежних огневых позициях, на которых корабли уже два раза бомбила вражеская авиация, Не имея при этом уже почти никаких средств к отражению возможного налета, командир эсминца капитан-лейтенант Годлевский отправил в штаб базы радиограмму, в которой просил разрешения идти в Севастополь: «Начальнику штаба базы. Прошу разрешения идти в главную базу. Или дожидаться такой же участи? Командир эсминца „Бойкий“ Годлевский». Последняя строчка радиограммы чуть было не стала для командира эсминца источником больших неприятностей. Как оценил ее сам начальник штаба, телеграмма являлась «звонкой пощечиной» командованию базы. Фактически Годлевского «спасло» то, что он все-таки не адресовал радиограмму подобного содержания командиру базы Кулишову или командующему ООР Жукову.

Начальник штаба базы, капитан 3-го ранга Деревянко, зная, что Годлевский был единственным из командиров эсминцев, сумевшим успешно отразить оба налета вражеской авиации, и понимая, что радиограмму он отправил, два раза за этот день избежав смертельной опасности, не стал давать ей какого-либо хода.

Деревянко позвонил командиру базы и доложил Кулишову, что «Бойкий» боевых задач больше не имеет и нужно получить разрешение командующего ООР на вход эсминца в гавань.

Связавшись с Жуковым, Кулишов получил «добро» на вход, а «Бойкий» перешел в подчинение базы, после чего через некоторое время Деревянко был вызван к командиру базы.

В присутствии комиссара базы Дитятковского Кулишов, держа в руках бланк радиограммы, поинтересовался: «Почему вы немедленно не доложили эту радиограмму Годлевского?»

Деревянко пояснил, что радиограмма адресована ему и, по сути, не содержит ничего предосудительного или требующего отдельного доклада начальству. Корабль уцелел в дневных боях, но вполне мог быть потоплен, если бы его вовремя не убрали в гавань под прикрытие береговой зенитной артиллерии. На что контр-адмирал глубокомысленно заметил, что «на войне могут и убить», а комиссар базы оставил радиограмму у себя.

Вскоре выяснилось, что ночью эсминец должен был уйти обратно в Севастополь в составе конвоя, в охранение которого он был назначен. Почувствовав по реакции командира и комиссара базы что Годлевского могут ожидать неприятности, Деревянко решил со своей стороны также предпринять некоторые шаги в защиту командира эсминца.

По заведенному в Одесской ВМБ порядку начальник штаба при отправке боевого корабля обратно в Севастополь посылал начальникам штабов эскадры и Черноморского флота отзыв о его действиях под Одессой. В этот раз отзыв был дан самый высокий, но составляя его, начальник штаба решил, что в подобной ситуации его может оказаться недостаточно и после инструктажа командиров кораблей и капитанов судов формируемого конвоя получил отзыв о действиях Годлевского и от работника политотдела эскадры Малышко, находившемся на «Бойком» во время боя. Малышко, составляя свое собственное донесение о действиях кораблей дивизиона эсминцев во время десантной операции, так написал о Годлевском: