Обнаженные мужчины - [74]

– Мы тут думали: не хотите ли вы позировать художнику?

Человек в смущении облизывает губы. Он собирается что-то сказать, но, по-видимому, не знает, что именно.

– Простите? – говорит он в конце концов.

– Нам нужен натурщик, чтобы позировать одному художнику, и мы подумали: не хотите ли вы позировать? Это займет всего час-два, сегодня или завтра. И вам заплатят пятьдесят долларов в час.

Он задает вопросы, на которые мы отвечаем. Потом он говорит:

– Нет, извините.

Он хотел получить как можно больше информации, доказывающей нашу странность, хотя с самого начала знал, что откажется. Ему хотелось услышать все сочные детали, чтобы рассказать потом чудесную историю своей обожаемой особе. Быть может, она или он снова вернут ему свое расположение, когда он так остроумно изложит это удивительное приключение и расскажет, как смотрел сверху вниз на этого чудаковатого типа, который пристал к нему, застав за покупкой книги «Как избавиться от зависимости от какого-то человека».

Мне бы никогда не хватило смелости взять в руки такую книгу на публике. Да и в любом случае, у меня, слава богу, нет зависимости ни от кого. Это было в прошлом, но в данный момент я свободен. Не так уж трудно найти М.О.И., насколько я понимаю. Почти любой – это М.О.И. Разве каждый не является почти чем-то, но не совсем?

Мы идем в магазин скобяных изделий. Большие мужчины со светлыми усами дают нам отрицательный ответ. Иногда они даже не говорят, а просто наполовину опускают веки и медленно качают головой. Порой отвечают: «Нет, черт побери!»

В булочных мужчины гнусаво тянут «Не-ет», покупая себе сдобу.

В обувных магазинах мужчины стараются быть любезными. Они более образованные и вежливые. Они элегантны. Сидят на скамеечках, примеряя обувь. Они – главы семейств, эти мужчины, дома у них жены и маленькие дети – в домах с трубой, из которой в редких случаях идет дым. Носки у них пахнут, как цветы, и отказав нам, мужчины обращаются к продавцу: «Ой, туфли немножко жмут».

В зоомагазинах мужчины почему-то удивляются еще больше, чем в других местах. И они выражают свое удивление в словесной форме – здесь уже не ограничиваются тем, чтобы приподнять брови. «Ну что же, это удивительно, необычно, – говорят они. – Я никогда прежде не слышал о таком. Это оригинально. Ух ты! Ну-ну. Но простите, дружище, – хлопок по моей руке, – я бы с радостью, но я очень занят. Желаю вам удачи».

– Не знаю, найдем ли мы когда-нибудь М.О.И., который заинтересуется, – бормочу я, идя по улице.

– Что такое «мои»? – спрашивает моя мать. – Я не знала, что мы ищем какого-то «мои».

– Не «мои». М.О.И. Мужчина с Оптической Иллюзией. Мужчина, который почти является чем-то, но не совсем. – Мне не хочется особенно углубляться в эту тему. Лишь одному из нас необходимо знать, что мы ищем.

Мы заходим в кафе.

Мать указывает на мужчину, сидящего за маленьким столиком у окна. Он в одиночестве ест шоколадный торт. Нужно признать, что она права. Она абсолютно и несомненно права. У нее поразительный талант по части отыскания самого лучшего М.О.И. Потрясающий нюх. Наверно, это везение новичка.

Каждая его клеточка излучает признаки М.О.И. Он даже более ярко выраженный М.О.И., чем я. Изысканный выбор. Превосходный образчик. Он ест медленно и в то же время быстро – трудно сказать, как именно. Два раза прожевав, глотает. Один раз жует, глотает. Жует медленно, но так мало, что торт мгновенно исчезает. Уголки рта опущены, но морщинки смеются, так что возникает впечатление счастья, веселости на грани смеха, а через мгновение – глубокой печали, отчаяния: хочется сказать ему слова утешения, спросить, что случилось. У него большие темные молодые глаза, молодой пухлый рот, но морщинистая кожа. Морщины глубокие, но какие-то молодые. Они не сухие и тонкие – это глубокие складки. Толстые, сочные морщины. Складки свежей, молодой кожи.

Мы садимся напротив него, и я говорю:

– Мы тут подумали: не захотите ли вы позировать художнику?

– Он есть снаменит? – спрашивает он с сильным акцентом – вероятно, французским. Голос слабый, но слова он произносит протяжно – странное сочетание.

– Это женщина, – отвечаю я. – Довольно известная. Вас это интересует? У вас хороший рот.

– Спасииибо. Сначит, этта толко лицо? – Мягкий голос. Он вас обволакивает и забирается в потайные уголки из-за избытка в нем фамильярности.

– Нет, она пишет также тело, – я стараюсь, чтобы, в противоположность ему, мой голос звучал, как удары хлыста. – Обнаженное, – добавляю я.

– Опнашенным! Этта карашо. Я польщен, но мой рот не есть такой уж кароший показатель моего опнашенный тело.

Он трется своим телом о мое – исключительно с помощью голоса. Поэтому я испытываю облегчение, когда он точно так же обращается и к моей матери.

– Когда этта есть? – спрашивает он тихо, интимным тоном.

– Сегодня или завтра.

– Этта есть карашо, – говорит он мне с сильным придыханием. – Этта звучит интэрэсна.

– Нет, – возражаю я. Свист хлыста. – Вы приходите туда, позируете – вот и все.

Моя мать смотрит прямо на меня. Лицо у нее открытое и озаренное, словно она увидела меня с новой стороны. Да, я тоже могу быть сильным, мама.