Обнаженная натура - [2]

Я села так, чтобы не видеть содержимое коробки. В местную полицию я уже позвонила — пусть с коробкой разбираются судмедэксперты, поищут следы, чтобы поймать этого мерзавца. Чья же это голова, и почему именно мне такой подарок? Это он имеет на меня зуб за то, что перебила столько его вампиров, когда они устраивали резню в нашем городе, или тут что-то другое? Что-то такое, что мне никогда вообще на ум не приходило?

На серийных убийствах работает множество умелых составителей профилей, но все они, мне кажется, упускают из виду одну вещь: мыслить так, как эти убийцы, невозможно. Никто не может, ни один нормальный индивидуум. Можно попытаться. Можно заползти им в голову настолько, что никогда уже не отмоешься, кажется. Но все-таки — если ты сам не такой — понять, что ими движет, ты не сможешь. И еще: они создания очень эгоистичные, заботятся только о своих удовольствиях, о своих патологических наклонностях. Серийный убийца не станет тебе помогать ловить других серийных убийц, разве что это способствует его целям. Конечно, многие считают, что я тоже серийный убийца. У меня самый большой личный счет легально ликвидированных вампиров среди всех истребителей в США. В этом году я перевалила за сотню. И так ли важно, что эти убийства мне не доставляют радости? Что-нибудь меняет факт, что я не получаю от них сексуального удовлетворения? Существенно ли, что при первых ликвидациях меня наизнанку выворачивало? А от того факта, что у меня почти всегда был ордер на ликвидацию, станут совершенные мною убийства лучше? Не столь грубыми? Бывали серийные убийцы, применявшие только яд, действующий почти без боли — они куда менее грубо убивали, чем я. Последнее время я всерьез стала задумываться, что же отличает меня от личностей вроде Витторио. Стала задаваться вопросом: имело ли для моих жертв — легальных, вполне легальных! — какое-нибудь значение, какие мотивы мною движут?

В Лас-Вегасе взяла трубку женщина, и я стала пробиваться по линии к тому сотруднику, который, быть может, сумеет мне сказать, чья это у меня голова в пакете.

Глава вторая

Голос у помощника шерифа Руперта Шоу оказался грубый. То ли много и часто приходится орать, то ли слишком много и слишком давно курит.

— Как, вы говорите, вас зовут?

Я вздохнула и в надцатьнадцатый раз повторила:

— Я маршал США Анита Блейк. Мне нужно говорить с кем-то, кто в курсе дела, и я так понимаю, что это вы, шериф Шоу.

— Найду, кто навел на вас репортеров, и в глаз ему дам.

— О чем это вы, шериф?

— Вы не слышали о том, что произошло?

— Если вы про радио или телевизор, у меня сейчас ни то, ни другое не включено. Что-то такое, что я должна была бы знать?

— Откуда же вы знали, маршал, что вам следует звонить нам?

Я устроилась в кресле поудобнее, ни черта не понимая.

— Такое впечатление, что если бы я вам не позвонила, шериф, вы бы позвонили мне.

— Откуда вы знали, что вам следует звонить нам? — повторил он свой вопрос, выговаривая каждое слово слегка отчетливее предыдущего. С некоторым напряжением, если не злостью в голосе.

— Я вам позвонила, потому что у меня на столе — посылка, отправленная из Лас-Вегаса.

— Какого рода посылка? — был следующий вопрос.

Не пора ли рассказать все сначала? Раньше я этого не сделала, потому что, когда сообщаешь кому-нибудь определенные вещи (например, что у тебя на столе человеческая голова в коробке), тебя могут принять за психа. Я достаточно давно имею дело с журналистами, чтобы кто-то мог притвориться мною, и потому я хотела добиться серьезного к себе отношения, когда от меня не отмахнутся, как от сумасшедшей дуры.

— Мне прислали по почте человеческую голову. Обратный адрес — вашего города.

Он замолчал почти на целую минуту — слышно было хриплое дыхание. Да, это от курения. Когда я была готова уже спросить, что с ним, он заговорил:

— Можете описать голову?

Много чего он мог сказать, но этой фразы у меня в списке ожидаемых не было. Слишком спокойно, даже для копа, слишком по-деловому. И когда он попросил дать описание, я поняла, что он кого-то имеет в виду. У кого отсутствует голова.

Блин.

— Голова в пластиковом пакете, набитом льдом. Волосы кажутся темными, но цвет может быть искажен упаковкой. С виду прямые, но опять-таки, это может быть из-за влаги. Европеоид, несомненно, и глаза кажутся светлыми. Серые или светло-голубые, хотя после смерти глаза иногда выцветают. Время смерти я никак не могу определить, и потому не знаю, насколько они могли выцвести.

— Вы смотрели в коробку, нет ли там еще чего-нибудь?

— У вашего отсутствует не только голова? — спросила я.

— Значок и палец. На пальце — венчальное кольцо.

— Вот это прискорбно слышать.

— Почему?

— Вам придется сообщать его жене. Не завидую.

— Самой вам часто приходилось?

— Достаточно часто приходится говорить с родственниками жертв вампира. И всегда хреново.

— Да, хреново, — согласился он.

— Я жду судмедэксперта, сама ничего не трогаю. Не хочу затаптывать возможные следы ради собственного нетерпения.

— Дайте мне знать, что обнаружат эксперты.

— Обязательно.

Я ждала, чтобы он еще что-нибудь сказал, но он молчал. Я только слышала его дыхание — слишком резкое, слишком трудное. Интересно, когда он последний раз был на медосмотре. Наконец я спросила сама: