Обнаженная дважды - [27]

— Мне бы очень не хотелось лишать вас удовольствия, миссис Кирби, но время уходит. Здесь сотни подобных писем.

— Да, конечно. — Одним плавным движением Жаклин выпрямилась. Мускулы ее ног затекли и ныли в знак протеста, но она справилась с ними; ни за что в мире она не приняла бы от Крэйга протянутой руки. Рука, однако, осталась протянутой, и Жаклин неохотно рассталась с письмами. Крэйг добавил их к стопке на столе и закрыл крышку с решительным щелчком.

Блеск в зеленых глазах Жаклин стал бы предупреждением для мужчины, который знал бы ее лучше. Как смеет он обращаться с ней как с грубой незнакомкой, сующей нос в чужие дела? Он вел себя так, как если бы ожидал от нее попытки украсть эти письма. (Что она бы с радостью сделала, если бы представился удобный случай.)

Она повернулась к Сен-Джону.

— Не могу вам передать, какое волнение и трепет я испытала. Вдохновение… атмосфера… — Жаклин приложила руку к левой груди и театрально закатила глаза.

Она отклонила приглашение Сен-Джона вернуться в дом, сославшись на усталость и эмоциональное перенапряжение. Крэйг поспешил удалиться; его прощальные слова обоим были весьма сдержанными. Машина адвоката пропала в злобной струе гравия, и Жаклин сказала:

— Мистер Дарси, я не нахожу слов… Это было так…

Он положил толстую ручонку на ее плечо:

— Мы родственные души, миссис Кирби. Я знал это с самого начала. Вы можете называть меня Сен-Джон. А я — смею ли…

— Конечно, Сен-Джон.

Он подошел ближе.

— Это, может быть, с моей стороны не совсем осмотрительно, дорогая Жаклин, но сейчас я должен признаться в моем расположении к вам. Я сказал достаточно?

Совсем нет, подумала Жаклин. Она похлопала ресницами.

— О Сен-Джон!

Голова Сен-Джона начала раскачиваться из стороны в сторону, Жаклин с трудом сдерживала себя, чтобы не засмеяться. Он старался поцеловать ее, но на его пути вставала шляпа, вне зависимости от того, с какой стороны он пытался подобраться. Потерпев очередную неудачу, Сен-Джон взял руку Жаклин и поднес ее к своим губам — или, если выразиться точнее, к своему рту. Его зубы притиснулись к ее пальцам.

Жаклин разрешила ему подержать так свою руку некоторое время, прежде чем отдернуть ее.

— О Сен-Джон!

«Я постараюсь устроить так, чтобы он одарил меня чем-нибудь получше своих поцелуев, — холодно подумала она, величаво проплывая по ступенькам и садясь в машину. — И сделаю так, чтобы эта отвратительная жаба поняла, что наши отношения будут строго деловыми. Даже ради продолжения «Обнаженной» я не… Сомневаюсь, что он сам смог бы. Мямлить и лапать — вот и весь его репертуар, но даже это… Получила я ее? Я думаю, что да, думаю, да. По крайней мере, два голоса — один старой дамы, которая ожидает, что я оживлю прошлое, и другой — приятного на вид каменщика. Голос Сен-Джона много значит, остальные наследники выберут его в качестве своего представителя. Я произвела на него наилучшее впечатление… Иногда меня от тебя тошнит, Кирби».

Сен-Джон повернулся и вошел в дом. Жаклин сняла шляпу и забросила ее на заднее сиденье. Она уже сослужила свою службу, а перья продолжали лезть в глаза.

Жаклин проехала по подъездной аллее, когда на ее пути возникла фигура человека и повелительно подняла руку. Она остановила машину. Фигура была странно знакомой — это был один из мужчин, которых она видела работающими во дворе, когда приехала. На нем были грязно-белые из-за постоянной стирки джинсы, рубашка неопределенного цвета; несмотря на то что дул холодный ветер, ее рукава были закатаны до локтей, а ворот расстегнут. Когда он приблизился к машине и знаком показал Жаклин, чтобы она открыла боковое окошко, она увидела, что его руки были коричневыми от грязи.

Мужчина имел довольно неприятную, отталкивающую внешность: длинное, жесткое лицо, глубоко изборожденное морщинами, спутанные волосы, местами усеянные, как шерсть беспородного кота, серыми, красновато-коричневыми и серебряными пятнами. Заляпанные грязью пальцы были ненормально длинными, они выглядели так, словно в них было больше суставов, чем полагалось; первый и второй пальцы были одинаковой длины. Считалось, что это знак чего-то порочного, но Жаклин не могла вспомнить, чего именно. Мании убийства?

Она опустила стекло, но не снимала ноги с педали сцепления и не глушила мотор, хотя была скорее заинтригована, чем насторожена. Ей не раз говорили, что любопытной Варваре на базаре нос оторвали; по этим стандартам она была наипервейшим кандидатом на убийство.

— Итак? Что они сказали?

Жаклин так же холодно, как и он, посмотрела в ответ.

— Что вы делали на кухне?

Лохматая, растрепанная ветром голова кивнула как бы с удовольствием.

— Мне хотелось знать, видели ли вы меня.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Это очевидно, не так ли? Я подслушивал.

— Тогда почему же вы меня спрашиваете?

— Я не слышал, что сказала вам эта обрюзгшая жаба, прежде чем начать жевать вашу руку. Он пообещал вам работу?

— Работа, — задумчиво повторила Жаклин. — Полагаю, это может быть названо именно так. Она выключила мотор.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— А какого дьявола я должна это делать?

Ни один мускул не дрогнул на длинном, голодном лице, только немного изменился наклон уголков рта. Он расслабился, продолжая опираться руками на опущенное боковое стекло машины, голова наклонена.