Обменные курсы - [77]

– Так вы мистер Плитплов? – восклицает Катя Принцип. -Я с интересом читаю ваши статьи в газетах.

– Спасибо, – отвечает Плитплов.

– А вы – Катя Принцип? – восклицает госпожа Гоко. – Мы очень вам ради!

– Ой, смотрите, вот и мадемуазель Любиёва, – говорит Катя Принцип. – Вы видите, я не заблудила мистера Петвита и довезла его до отеля.

– Вот как? – отвечает Любиёва. – Думаю, хорошо, что завтра он уедет из Слаки.

– Надеюсь, вы организовали ему хороший обед, он так замечательно прочел лекцию, – говорит Катя Принцип.

– Обед организовала госпожа Гоко, – вставляет Петворт.

– Нет, – отвечает госпожа Гоко, – я сказали, что хотели устроить обеди, но это неможно. Маркович приболей, он один может тратить факультетскыіі фонди.

– Так обед отменяется? – спрашивает Катя Принцип.

– Тогда найдем ре-ре-ресторан, – предлагает Стедимен.

– Я не могу идти, – отвечает госпожа Гоко, – много дели в университета.

– Я знаю хорошее место, – говорит Плитплов.

– Какое? – спрашивает Пикнич.

– Идемте с доктором Плитпловым, – говорит Любиёва. – Будем надеяться, его голова получшала.

– Мы очень много узнали, – произносит госпожа Гоко, пожимая Петворту руку. – Большии спасиби.

– Точно Вордворт? – спрашивает мисс Мамориан, когда аспирантки в вязаных кофточках выстраиваются, чтобы обменяться с ним прощальным рукопожатием, а Пикнич делает последний снимок для своей и без того уже непомерно большой коллекции.

И внезапно оказывается, что мероприятие закончилось, как это обычно и бывает с официальными мероприятиями. Остатки компании спускаются по большой каменной лестнице в сумрачный вестибюль – впереди Стедимен и Любиёва, беседуя, может быть, о его вчерашней эскападе, за ними Петворт, Катя Принцип и запыхавшийся Плитплов.

– Итак, ваша лекция прошла очень хорошо, – говорит Плитплов. – Может быть, за обедом я смогу дать несколько советов по вашему улучшению. Наши научные стандарты очень высоки, и мы ждем особой четкости анализа.

Вахтеры смотрят сквозь стекло будочки, как компания выходит из здания; на ступенях стоят несколько студентов с портфелями.

– Мне она тоже показалась интересной, – говорит Катя Принцип. – И, думаю, для меня вы говорили немножко медленно.

– Вы всегда замечательного качества, – продолжает Плитплов, – но, разумеется, в нашем контексте станут заметны несколько диалектических погрешностей. Мы не такие прагматики, как британцы. Определенно я не сделал ошибки, когда сюда пришел. Вы прекрасно знаете, что не уронили себя в грязь.

Они выходят из-под колоннады на залитую солнцем площадь. На другой ее стороне высится статуя Хровдата, этого слакского Вордворта, национального поэта, который, как многие национальные поэты во всех таких странах, был революционером-романтиком, переводил Шекспира и Байрона, писал пьесы, боролся с восточным и западным иноземным гнетом, с турками или австрияками, с македонцами или шведами, дружил с Кошутом, сражался и декламировал стихи на баррикадах 1848 года, бежал за границу, тайно вернулся из эмиграции с помощью друзей-подпольщиков, собрал свежие силы, вышел на битву и пал со словами последней, самой героической поэмы на устах; сейчас по бронзовой голове расхаживают голуби, а компания, сыпля подробностями, смотрит на него через площадь.

– А теперь поедим все вместе? – спрашивает Плитплов. – Предлагаю идти за мной.

– А по-моему, хороший ресторан есть вон там, – говорит Любиёва, отходя от Стедимена и его зонтика.

– Уж простите, но это мой университет, – возражает Плитплов. – Я знаю, что вот в ту сторону есть хороший балканский ресторан.

– Ах тот, – говорит Любиёва, – там всё острое и часто вообще нет еды.

– Я знаю в городе душ… душевный ресторанчик, – вмешивается Стедимен. – Кажется, там берут «Американ Экспресс».

– Ладно, всё зависит от того, что люди хотят есть, – говорит Любиёва. – Товарищ Петвурт, чего вы хотите? Острое или пресное?

– Рыб или мяс? – спрашивает Плитплов.

– Традиционное или современное? – подхватывает Любиёва.

– И во всех этих местах нет еды, – шепчет Катя Принцип,

– Ресторанчик в городе вполне недурной, – говорит Стедимен. – Хоть я и не знаю, как отсюда туда попасть.

– Этот лучше, – уверяет Плитплов.

– А тот дешевле, – возражает Любиёва.

И так перед колоннадой университета маленькая компания, как часто случается с маленькими компаниями, превращается в комок разнонаправленных воль, когда ни один не хочет уступить, но и не желает обидеть никого другого, поэтому никто никуда не может пойти.

Петворт стоит, и тут на его локоть ложится рука.

– Покуда они решают, я покажу вам статую Хровдата, – говорит Катя Принцип. – Вам не кажется, что ее стоит поглядеть?

– Он уже видел ее из трамвая, – вмешивается Любиёва.

– Тогда пусть посмотрит как следует, – отвечает Катя Принцип. – У вас десять минут на то, чтобы прийти к решению. Я бы хотела объяснить ему нашу национальную поэтическую традицию. Вы не думаете, что вам надо больше узнать про наших писателей?

– Да, – говорит Петворт.

– Сейчас вернемся! – кричит Катя Принцип и ведет его через улицу. Статуя конная – бронзовый поэт романтично падает с лошади, по-прежнему высоко держа знамя.

– Вот, вы видите его, Хровдата, – говорит Принцип. – Он был очень хороший человек, смело сражался и очень верил в свободу. Поэтому мы до сих пор его любим и помним его стихи. Хорошо быть таким писателем, иметь чуточку отваги. А у вас есть чуточка отваги, Петвит? Вы прыгнете со мной в трамвай?