Обменные курсы - [5]
1 – ПРИБ.
І
Первое, что вы замечаете, когда самолет рейсом «Комфлуг»– 155 с двухчасовым опозданием касается посадочной полосы, подпрыгивает, замедляется, поворачивает и катит к длинному белому дощатому строению с надписью «СЛАКА», это количество вооруженных людей. Пока самолет катится быстро, кажется, что все они одинаковые, потом картинка за круглой миской иллюминатора обретает четкость, и становится ясно, что их по крайней мере две разновидности. Часть – военные, в высоких фуражках с красным околышем, длинных плащ-накидках и широких сапогах. Другие, по всей видимости, милиционеры, на них плоские синие с белым фуражки, белые портупеи, галифе и черные ботинки. По мере того как самолет подъезжает ближе, становится ясно, что эти две категории отличаются не только формой, но и обязанностями. Военные стоят возле блестящих «Илов», «Ту», «Анов» и серых вертолетов «Ми», на бетонированной площадке перед ангарами или на траве рядом. Каждый самолет охраняют четверо или пятеро военных; лица у них строгие и бдительные. Синие милиционеры дежурят у дверей аэропорта, по двое – по трое у каждой; вид у них кряжистый и основательный. Военные и милиционеры стоят порознь и не разговаривают между собой; только когда самолет подъезжает ближе, вы понимаете, отчего вначале их легко было спутать: у каждого за спиной висит начищенный автомат Калашникова современной модели.
За самолетами, военными и милиционерами начинаются аэропортовские строения, длинные и низкие, поблескивающие белизной в свете раннего вечера. Они лишены какой-либо архитектурной идеи и выглядят лишь самую малость функциональными – такие могут стоять где угодно, для какой угодно цели. Двери, у которых дежурят вооруженные милиционеры, по всей видимости, заперты – никто в них не входит и не выходит. Над одной из дверей надпись «ИНВАТ». Строения двухэтажные, с плоской крышей, обнесенной металлическими перилами; на одной крыше стоят люди – довольно заметная, оживленная толпа. Все при воскресном параде; впрочем, сегодня и есть воскресенье. Мужчины по большей части в темных двубортных пиджаках с темными галстуками, шляпах или кепках, женщины уютно округлые, в просторных ситцевых платьях. Они умеренно взволнованы, смотрят на поле и машут – с удовольствием, но без лишней ажитации – подъезжающему самолету, а может быть, другому; несмотря на воскресенье, аэродром работает с полной нагрузкой, и второй «Ил», еще откуда-то, пузатый, сверкающий заклепками, тоже в бело-синей комфлуговской раскраске с кириллической эмблемой на хвосте, уже выруливает с полосы вслед за лондонским рейсом.
Солнце сияет, здания белые, воздух полон предвкушением неведомого. Некоторые скажут, что мир, в котором мы живем, нивелируется, всё превращается во что-то другое, различия стираются, уступая место универсальному сходству. Сейчас это выглядит одновременно и справедливым, и нет. Аэропорты, разумеется, всюду аэропорты, функционирующие одинаково, со множеством абстрактных узнаваемых деталей. Однако за подобным сходством всегда скрываются мелкие отличия, создающие атмосферу конкретного места. Воздух здесь отчетливо пронизан голубизной, трава – густая и жесткая, словно предназначенная для уборки; и впрямь, между посадочными полосами ползет старенький трактор. Там и сям надписи, разом говорящие и непонятные; на крыше машины, за которой едет самолет, написано «ХИН МІ», на серой цистерне, выруливающей из закамуфлированного строения, по трафарету нанесено «БИНЬЗИНІ». Пустые синие автобусы, стоящие рядком у здания аэровокзала – видимо, чтобы забрать пассажиров с самолета и доставить их в новую жизнь, – старые, толстощекие, с лесенками сзади, выполненные в непривычно затейливом литературном стиле. Люди на крыше низкорослые и коренастые. За травой, бетоном и деревьями, высаженными по периметру аэродрома, торчит золотая луковица церкви. Дальше, на фоне садящегося солнца, летит большая белокрылая птица, кажется, журавль. Впрочем, через грязные стеклянные миски иллюминаторов видно плохо, так что, возможно, это обман зрения. А где-то не очень далеко за церковной маковкой должен быть город, над которым только что пролетал самолет. Он лежит посреди широкой зеленой долины, не очень густонаселенной и обрамленной со всех сторон зубьями гор. По всей Европе лето было сырое и дождливое – необычная погода, ставшая в последнее время самой обычной. Долина, частью возделанная, частью лесистая, частью голая, промокла насквозь; по ней, поблескивая, петляет одна из водных артерий Европы, несущая свои воды то ли наверх в Балтийское или Северное море, то ли вниз в Средиземное, а то и дальше к Босфору; одна из великих рек, памятных старшему поколению по газетным схемам наступлений и отступлений, путчей и контрпутчей времен Второй мировой. Сейчас она вышла из берегов, затопила долину, леса, лоскутки зеленых и бурых полей, хутора с темными крышами, над которыми вьется дымок, и даже окрестности самого города, где она взята в каменные берега и где, по мере того как самолет снижается, можно различить движущихся человечков.
Город умеренно велик. С воздуха различаются большое кирпичное здание ТЭЦ и металлические трубы, из которых в голубое небо валит оранжевый дым; явно промышленный район, где вдоль прямых магистралей рядами выстроились заводские корпуса и безликие многоэтажки, высокие городские дома европейского типа с прямоугольными окнами. На улицах, обсаженных деревьями, – редкие, быстро несущиеся автомобили и розовые трамваи на блестящих металлических рельсах. Потом собор, то ли недостроенный, то ли частично разрушенный, дальше река делает петлю, мелькают мосты, и на скале среди высоких деревьев стоит зубчатый замок из старых сказок, окруженный кривыми улочками с ярко покрашенными домами. Затем рынок – пестрые палатки вокруг центрального строения с башенкой, большая площадь, окруженная основательными каменными зданиями – видимо, правительственными, мощеная и до того чистая, что сверкает под солнцем; снова дома, снова заводы, снова зеленая полузатопленная сельская местность, занятая преимущественно огородами под полиэтиленовой пленкой, церковь с золотой маковкой, посадочные огни, аэродром.
