— Я вовсе не валяю дурака. Моя работа — собирать яйца ганзеров.
— Собирать... яйца ганзеров — простонало яйцо ганзера.— Ах, нет, нет., нет! Боже, не верится, что все это на самом деле, проис...
— Не распускайся!!—прикрикнул Марвин: яйцо ганзера явно готово было впасть в истерику.
— Спасибо,—проговорило яйцо ганзера, помолчав.— Теперь я в норме. Слушай, можно задать тебе один-единственный вопрос?
— Только поживей,,— ответил Марвин.
— Я вот что хочу спросить,—сказало яйцо ганзера,— тебе такие дела доставляют удовольствие? Я хочу сказать, ты не склонен ли к извращениям? Только не обижайся.
— Ничего,— ответил Марвин.— Нет, я не склонен к извращениям и, поверь, никакого удовольствия не испытываю. Клянусь, мне самому все это очень неприятно.
— Тебе неприятно!— взвизгнуло яйцо ганзера.— А мне-то, по-твоему, каково? По-твоему, для меня это в порядке вещей, если кто-то подходит, как в кошмарном сне, и «собирает» меня?
— Спокойней,— попросил Марвин.
— Бешеный,— пробормотало яйцо ганзера в сторону.— Абсолютно, совершенно невменяемый. Можно... можно, я оставлю жене записку?
— Некогда,— твердо ответил Марвин.
— Тогда разреши мне хотя бы помолиться.
— Валяй молись,— сказал Марвин.— Только побыстрее закругляйся.
— О господь бог,—нараспев затянуло яйцо ганзера,— не понимаю, что со мной происходит и почему. Я всегда старался быть хорошим, и хоть церковь посещаю нерегулярно, но ты ведь знаешь, что истинная вера — в сердце верующего. Возможно, я порой поступаю дурно, не стану отрицать, Но, господь, отчего караешь ты так жестоко? И отчего именно меня? Отчего не другого, настоящего грешника, например закоренелого преступника? Отчего именно меня? И отчего именно так? Какая-то тварь «собирает» меня, будто я неодушевленная вещь... не понимаю. Но знаю, что ты всеведущ и всемогущ, а еще знаю, что ты добр, и значит, есть к тому причина... хоть я и слишком глуп, чтобы ее разгадать. Слушай, боже, если ты так рассудил, тогда ладно, пусть так и будет. Но ты уж, пожалуйста, позаботься о моей жене и детях. А особенно о младшеньком.— Голос у яйца ганзера прервался, но оно тотчас же овладело собой.— Особенно молю тебя о младшем, боже, ведь он хроменький, и другие детишки его обижают, и ему нужно большое... большое участие. Аминь.
Яйцо ганзера подавило рыдание. Голос его мгновенно окреп.
— Теперь я готов,— сказало оно Марвину.— Делай свое грязное дело, паршивец, сукин ты сын.
Но молитва яйца ганзера совершенно выбила Марвина из колеи. На глаза навернулись слезы, щеточки на ногах задрожали, он распутал сеть и выпустил пленника. Яйцо ганзера откатилось совсем недалеко и замерло, явно опасаясь подвоха.
— Ты..., ты всерьез?—спросило оно.
— Всерьез,— ответил Марвин.— Я не гожусь для такой работы. Не знаю уж, что со мною сделают там, в лагере, но больше в жизни я не трону ни одного яйца ганзера!
— Благословено будь имя божие,— тихо проговорило яйцо ганзера.—На своем веку я насмотрелось странных вещей, но, мне кажется, рука провидения...
Изложить свою философскую позицию, известную под названием «софистика вмешательства», яйцу ганзера помешал зловещий треск в кустах. Марвин стремительно обернулся и вспомнил о том, какими опасностями чревата планета Мельд.
Его предупреждали, а он забыл. Теперь он стал отчаянно нащупывать бластер, а тот, как назло, запутался в сети. Марвин яростно рванул бластер, выдернул его, услышал пронзительный крик яйца ганзера...
Тут его с силой швырнуло оземь. Бластер полетел в кустарник. А Марвин увидел перед собой черные глаза-щели под низким бронированным лбом.
Представлять ему нового знакомца не было никакой нужды. Флинн понял, что наскочил на взрослого, совершеннолетнего мародера-ганзера, и наскочил, пожалуй, в самых скверных обстоятельствах. Слишком явны были улики: вопиющая сеть, недвусмысленные темные очки, обличители-щипцы. И все приближались, норовя сомкнуться у него на шее, острозубые челюсти гигантского ящера, они были уже рядом. Марвин даже различил три золотые коронки и временную фарфоровую пломбу.
Флинн извивался, пытаясь высвободиться. Ганзер прижал его к земле лапой размером с седло для яка; его беспощадные когти, каждый величиной с два ледоруба, безжалостно впились в золотистую шкуру Марвина. Чудовищно зияла слюнявая пасть, надвигалась, готовая заглотить голову Марвина целиком...
И вдруг время остановилось! Марвин видел застывшую полуразинутую пасть ганзера, налитый кровью левый глаз, все огромное тело, скованное какой-то странной, непреодолимой инерцией.
Рядом лежало яйцо ганзера, неподвижное, как резная копия самого себя.
Ветерок замер на полпути. Деревья оцепенели в напряженных позах, а мерифейский коршун повис в разгаре полета, точно воздушный змей на веревочке.
Даже солнце остановило свой неутомимый бег!
И в этой необычной живой картине Марвин с замиранием сердца воззрился на единственный движущийся феномен, который возник в воздухе, в трех футах от головы Марвина и чуть левее.
Началось это как пылевой вихрь, набухло, расширилось, утолщилось в основании и сошло на конус в вершине. Вращение стало еще более бешеным, и фигура приобрела четкие контуры.
