Обмен мужьями Правдивая история нестандартной любви - [15]

Шрифт
Интервал

— Но мне нравятся Монти Пайтоны, — тихо произнесла я.

— И я рад, что помог тебе узнать это, — сказал он, обнимая меня. И теперь мы можем узнать очень много нового с Мортеном и Еленой.

— Я чувствую, что теряю тебя, — всхлипнула я.

Он обнял меня сильнее. “Ты не теряешь меня, а я не теряю тебя. Ты делишь меня, но это не значит, что меня у тебя оказывается меньше. Я люблю тебя с прежней силой, даже сильнее, чем раньше, так как ты дала мне возможность более полно понять мою собственную личность с кем-то другим”.

Возбуждение новых отношений отчасти состояло именно в исследовании общих и различающихся аспектов наших личностей. Того, что могло бы остаться скрытым, если бы не другой человек. Но столкновения и трение между нашими характерами, наблюдавшиеся в начале наших отношений с Жилем, постепенно сошли на нет. Всё переплавилось в удобство и любовное доверие, прекрасное само по себе. Но теперь речь шла о четырёх людях, пытающихся сохранить гармонию, которой они уже достигли в первоначальных парах, так что мы снова вынесли на свет те грани себя, что когда-то вызывали трение. В то время как моногамия позволила нам угнездиться в удобной и застойной середине, полиамория оказалась искрящейся эволюцией и революцией.

Чего у нас с Жилем точно больше не будет, так это застоя.

Я стала ходить в тренажёрный зал, что было эпохальным событием само по себе. Я сбросила три килограмма за первую неделю. Мой ужас от перспективы сравнения с моделью, пересилил моё нежелание шевелить жопой.

— Моя жена попробовала всё, — сухо заметил Жиль: кроме того, чтоб меньше есть и больше двигаться. Но у неё появился новый парень!

К счастью, это было в его интересах, так что он скоро перестал высмеивать меня.

На следующей неделе мы начали разговаривать по телефону. Я звонила Мортену в обед, когда он занимался ходьбой. Очевидно, он тоже пытался набрать спортивную форму.

“Мы просто выпьем и поболтаем. Никаких ожиданий.” — говорил он.

Примерно тогда мы придумали друг для друга новые термины. Сокращения, столь распространённые в наших профессиях. Он был программист, я — финансовый аналитик. В процессе работы мы использовали очень много кодовых обозначений и постоянно расстраивались из-за того, что наши начальники ввели в оборот так много непонятных аббревиатур. Так он стал моим ПВП, а я — его ПВД. Что означало “поли-виртуальный-парень” и “поли-виртуальная-девушка”. Это также выражало нашу надежду на совместное будущее и смех над презираемой нами конформностью.

Вебкамера

Наши отношения были виртуальными, но, похоже, мы были уже влюблены. И если любовь это поток окситоцина, переполняющего организм, то чего-чего, а это у нас было в изобилии. Наши аббревиатуры, какими бы дурацкими они ни казались, явно показывали, за последние две недели мы оба изменили течение наших жизней.

Однако, мы были напуганы. Мы не встречались. Мы даже не видели друг друга.

Но в третью неделю это изменилось. При помощи приобретённой мной вебкамеры.

— Но ты прекрасна, — выдохнул он, после того, как мы добрых пять минут беззвучно смотрели друг на друга. Я не могла говорить. Поэтому я написала в окно чата: “Как и ты.”

Я прикоснулась к экрану в том месте, где были его губы… мне хотелось поцеловать их. Его голубые глаза были светлее моих. Они были того самого цвета, как солнце, отражающееся от океана. Огонь и лёд.

Мы поглядели друг на друга ещё. Я была тронута изгибом его скул и уверенностью его взгляда. Его улыбка была кривоватой. Сексуальной. Я почувствовала волнение внизу живота, непохожее на что-либо случавшееся со мной раньше, но инстинктивно поняла его как проявление сумасшедшего желания. Моё тело заныло. Я почувствовала буйство. Перерождение. Отчаянное желание почувствовать, как его тело прижимается к моему. Телесное влечение было в моём мире почти неважным. Но теперь не осталось ничего, кроме него. Я и десять минут назад знала, что влюблена. Но теперь я влюблялась сильнее. И сильнее. И сильнее. Он наклонился и поцеловал камеру.

— Непонятно, почему ты воспринимаешь себя так негативно, — сказал он. Ты меня так напугала. Ты сказала мне, что похожа на огромную итальянскую мать семейства. И я влюблялся в кого-то, чью физическую привлекательность я не мог оценить.

Я, наконец заговорила:

— Я была толстой, но за последние две недели я сбросила шесть кило.

— Встань и повернись.

Я встала и повернулась столь быстро, что вебкамера не смогла передать этого.

— Ещё раз и, пожалуйста, помедленнее.

Я повернулась ещё раз и вебкамера успела снять пару кадров.

— Я чувствую себя золотой рыбкой.

— Не хочу, чтоб ты чувствовала себя золотой рыбкой. Я просто не могу насмотреться на тебя. Когда я не пишу тебе письмо, я думаю о тебе. Когда я не разговариваю с тобой, я по прежнему слышу твой голос. При помощи этой проклятой камеры я могу видеть только часть твоего лица, и тут нет управления зумом.

Он ударил пальцем по клавиатуре.

Я очень хорошо понимала его. Я хотела взять его за подбородок, почувствовать его дыхание на моей щеке, проследить линии на его ладони. Провести часы, исследуя его тело, увидеть как оно трепещет от моих прикосновений. Держать его в руках, поглощать его…


Рекомендуем почитать
Герои Сталинградской битвы

В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.


Гойя

Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.


Автобиография

Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.


Властители душ

Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.


Невилл Чемберлен

Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».


Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.