Обманутые иллюзии - [72]

Она сжала зубы, чтобы они не стучали. Знал ли он, что холодный отказ ранил ее сильнее, чем резкое слово? Она вскинула голову. Конечно, знал. Кому, как не ему, знать это?

– Почему ты так обращаешься со мной, Люк? После вчерашней ночи.

– Я был пьян, – резко оборвал ее Люк; Она покачала головой.

– А раньше? Раньше ты ведь не был пьян. Когда целовал меня.

Язычки пламени обожгли его где-то в животе. Нужно было быть слепым, чтобы не заметить, чего хотят ее глаза. Он же чувствовал себя больным, разбитым и уставшим до предела.

– Ты была расстроена, – процедил он, сохраняя удивительное спокойствие. – Да и я тоже был расстроен. Я хотел, чтобы тебе стало легче, вот и все.

Уязвленное самолюбие заставило ее покраснеть.

– Ты лжешь. Ты хотел меня. Он уничижительно улыбнулся ей. На это ему хватило самообладания.

– Послушай, милашка, если я чему-то и научился за последние десять лет, так это брать все, что захочу, – он сжал пальцы в кулаки, глаза светились насмешливым огоньком. – Прибереги свои фантазии для студентиков в полосатых костюмчиках. А у меня есть дела перед следующим выступлением.

Он вызывающе захлопнул дверь прямо у Роксаны перед носом, и прислонился к ней спиной. Чудом спасся, Каллахан, подумал он, закрыв глаза. Во всех отношениях. Он вспомнил о боли и принялся искать аспирин. Ему предстояла встреча с Коббом. На нее надо идти с двумя тысячами долларов и ясной головой.

* * *

Никто так не знал цену времени, как Максимилиан Нувель. Он терпеливо дождался конца второго представления, не высказав ни одного комментария, ни одного критического замечания. Он решительно отверг все возражения Лили и Роксаны, когда Люк, согнувшись, вновь залез в железный сундук, теперь уже для зрителей последнего вечернего шоу. Макс понимал, что если человек не встанет лицом к лицу со своим злым демоном, то тот поглотит его.

Придя домой, он вежливо пригласил Люка в гостиную на стаканчик перед сном, и первым прошел туда, чтобы налить две рюмки коньяка, прежде чем его предложение было принято или отклонено.

– У меня вообще-то нет настроения, чтобы пить, – желудок Люка заныл при одной мысли об алкоголе.

Макс спокойно уселся в свое любимое кресло с подголовником и взял рюмку обеими руками.

– Нет? Ну что ж, тогда составь мне компанию, пока я тут буду наслаждаться.

– Трудный был день, – робко начал Люк.

– Да, безусловно трудный, – Макс указал своей красивой рукой с длинными пальцами на кресло. – Садись.

Сила была все еще при нем, та самая сила, которая когда-то заставила двенадцатилетнего мальчишку дожидаться Макса у темной сцены. Люк сел, достал сигару, стал разминать ее пальцами в ожидании того момента, когда Макс начнет разговор.

– Есть самые разные способы покончить с собой, – голос Макса был спокойным, как у человека, собирающегося рассказать сказку. – Но я должен признать, что считаю всякий такой способ проявлением трусости. И все же, – взмахнув рукой, он благожелательно улыбнулся, – выбор любого из них – сугубо личное дело. Ты так не считаешь?

Люк растерялся. Постольку поскольку он давно уже научился тщательно обдумывать каждое слово, когда Макс расставлял ловушки, он всего лишь пожал плечами.

– Красноречивый ответ, – произнес Макс с оттенком сарказма, заставившим Люка прищуриться.

– Если ты опять будешь раздумывать, какой из способов выбрать, – продолжал Макс, отпив коньяка и причмокнув от удовольствия, – то я посоветовал бы более быстрый и чистый способ, например, воспользоваться пистолетом, который лежит на верхней полке шкафа в моей спальне.

Прежде чем Люк успел моргнуть от удивления, Макс сделал стремительный выпад вперед. Одной рукой он держал рюмку, другой резко схватил Люка за ворот рубашки. Приблизив свое лицо к его лицу, Макс заговорил спокойным тоном, но в глазах светился сильный гнев.

– Никогда не используй мою сцену, иллюзии или фокусы для такой трусости, как самоубийство…

– Ради Бога, Макс, – Люк почувствовал, как жесткие, тонкие пальцы схватили его за горло, не дав ему договорить, а затем отпустили.

– Я ни разу не поднял на тебя руку, – Макс начал терять самообладание, которое ему удавалось сохранить на протяжении обоих представлений, да и после них. Он встал, отвернулся и только тогда заговорил. – Прошло уже десять лет. Я сохранил обещание, которое дал тебе. А сейчас предупреждаю: я нарушу его. Если ты еще хоть раз сотворишь что-либо подобное, изобью тебя весьма ощутиимо, – он повернулся, измерив Люка взглядом своих темных блестящих глаз. – Разумеется, я буду вынужден заставить Мышку держать тебя, пока я буду это делать, но, поверь мне, я знаю, как ударить побольней.

Сначала Люка охватила ярость. Он вскочил с кресла. С языка готовы были сорваться всевозможные протесты и опровержения. И только тогда в свете электрической лампы он заметил, что глаза Макса блестели не от гнева, а от слез. Ему стало так стыдно, как не стало бы после тысячи избиений.

– Я не должен был выступать сегодня, – тихо произнес он. – Я потерял ориентацию во времени. У меня были неприятные мысли, которые я никак не мог прогнать. Я знал, что так будет, но не мог… Клянусь тебе. Макс, я не хотел ничего с собой сделать. Это была глупость, спесь.