Обманутая, но торжествующая Клио - [83]
3 февраля 1992 г. Андреуччи опубликовал отрывок письма Тольятти в журнале "Панорама"[379]. Легко представить реакцию итальянцев на эти размышления крупного политического деятеля, даже в случае, если бы они были приведены в том подлинном виде, в каком мы процитировали их выше. Однако текст, помещенный в "Панораме", оказался еще страшнее. В него было внесено около сорока поправок в сравнении с оригиналом. Одни из них, вроде замены "старика" Гегеля на "божественного" Гегеля, могли быть расценены как стилистические упражнения публикатора, другие же не оставляют сомнений в сознательном искажении, а значит, фальсификации текста. Суть этих искажений — ужесточение мыслей Тольятти в отношении возможной гибели итальянских военнопленных в СССР как условия будущей победы коммунистов.
Политическая бомба взорвалась. Эффект ее воздействия был усилен еще и тем обстоятельством, что в публикации указывалось ложное место хранения оригинала письма — архив "мрачно-пугающего" КГБ СССР. "Лучший", как называли в Италии Тольятти, теперь ассоциировался не только с коммунистами, но и со зловещим НКВД. В течение последующих двух дней отрывки из письма с еще большими искажениями опубликовали итальянские газеты "Темпо" и "Джорно". Буквально вал комментариев захлестнул прессу Италии. Письмо поместили практически все ведущие итальянские газеты, оно обсуждалось на телевидении, профессор Андреуччи и директор издательства "Понте алле Грацио" Камарлинги провели в Риме нашумевшую пресс-конференцию, Президент Италии Коссига объявил о намерении отправить в Москву трех специалистов для проведения особой экспертизы, поскольку сомнения в подлинности письма начали высказываться сразу же после первой публикации.
Уже фотокопии отрывка письма, помещенные в "Панораме" и "Темпо", обнаружили две графические версии письма Тольятти. Однако решающий момент в разоблачении подлога оказался связанным не с этим наблюдением. После того как волна от "взрыва" в Италии письма Тольятти докатилась до России, стало ясно, что необходимо предпринимать какие-то меры. Нам удалось оперативно передать в Италию еще одну ксерокопию автографа тольяттинского письма, которая тотчас с конкретным указанием места хранения была воспроизведена в газетах "Реппублика" и "Стампа". Подлог стал очевидным, и наступило "Ватерлоо" профессора Андреуччи. "Я должен побыть один. Хочу подумать, что говорить", — заявил он журналистам и укрылся в одном из флорентийских пригородов[380]. "Почтим память скончавшегося историка", "Если бы существовал орден историков, следовало бы навсегда вычеркнуть имя Андреуччи из его списков", "Сомнительно, что когда-нибудь рядом с именем Андреуччи будет стоять: "уважаемый профессор"" — такими заголовками и фразами сопровождали итальянские газеты разоблачение Андреуччи.
На первый взгляд, именно недобросовестность профессора возмутила итальянскую общественность. Во всяком случае, именно к этому поначалу попыталась свести все дело коммунистическая и близкая к ней печать и другие средства массовой информации. Тем самым читателей как бы уводили от главного вопроса — смысла размышлений Тольятти, которые, несмотря на существенные искажения, в своей основе приобрели злободневное политическое звучание. Дело в том, что публикация в "Панораме" состоялась всего за неделю до официальной передачи двух тысяч урн с прахом умерших в советском плену итальянцев. В этих условиях содержание письма Тольятти почти пятидесятилетней давности необычайно актуализировалось. На урны с прахом падала тень Тольятти. Но это была не просто тень известного в Италии и мире человека, отказавшегося помочь спасти своих соотечественников. Это была тень Тольятти-коммуниста. Письмо Тольятти, ставшее известным в разгар предвыборной парламентской кампании в Италии, серьезно компрометировало преемницу Итальянской компартии — Демократическую партию левых сил и одного из ее кандидатов, вдову Тольятти Леонильду Иотти. Понятно в связи с этим, почему искажения, допущенные в письме, никак не были связаны с простым несоблюдением элементарных научных требований. В этом была единодушна вся общественность, и не только Италии, но и других стран. "Кое-кто, — писала, например, "Реппублика", — хотел подтасовать правду даже ценой нарушений самых элементарных правил информации и истории, хорошего вкуса и честности… Скандальная журналистская фальсификация — это не просто журналистская ошибка. Это — не случайность, а задуманная и желаемая ложь. Собственноручное исправление с такой легкостью и бесстыдством заставляет предположить, что те, кто действовал, был убежден в полной безнаказанности"[381].
Так кто же действовал столь бесцеремонно, нагло фальсифицируя текст письма Тольятти?
Уже в откликах на публикации письма комментаторы и непосредственные участники событий выдвинули на этот счет три версии.
Первая версия связывала фальсификацию письма Тольятти с русским дефицитом. Суть ее сводилась к тому, что искажения текста случились по чисто техническим причинам. Рукописный оригинал письма Тольятти написан на узких (шириной не более 12 см) листах бумаги. При изготовлении с него ксерокопии часть текста оказалась плохо пропечатанной (со "съеденным левым полем"), и поэтому при подготовке публикации ее пришлось "домыслить". Опубликованные показания причастных к делу лиц в этом смысле совпадают в рамках общей версии, отличаясь деталями. Фирсов сообщил газете "Реппублика", что ксерокопию для Андреуччи он сделал в собственном кабинете на "непрофессиональном", т. е. портативном, ксероксе. "Посмотрите, — говорил он корреспонденту, — в варианте "Реппублики" каждый лист оригинала соответствует листу копии, а для Андреуччи я постарался поместить два листа оригинала вместе. — Почему же? — Чтобы сэкономить на бумаге, конечно". "А потом я дал Андреуччи ксерокопию оригинала письма на итальянском языке", — продолжал он. Эту версию подтвердил и Бегаццио. В интервью все той же "Реппублике" он заявил, что копию "со съеденным левым полем" Андреуччи "сам привез в Италию"
