Обман - [36]
— Слушай, нельзя же так, нельзя же так убиваться из-за вымысла.
— Нельзя? Ах, нельзя?! Ты прав, конечно. К тому же это наверняка несправедливо. Просто ты так отдалился… ужасно отдалился…
— Раз так, значит, дело не в этом.
— Нет-нет. Именно в этом. Иначе ты не завел бы себе воображаемую подругу, она тебе просто не понадобилась бы… Ты намерен опубликовать эти записи? Сначала роман, потом записную книжку, горький плач по жизни, которую ты прежде вел? Ты это задумал?
— Не знаю…
— Не знаешь? Вот, значит, почему части разных сюжетов чередуются встык, вперемежку с той чехословацкой историей, в которой, как в зеркале, отражается все, — потому что ты сам не знаешь?
— Мне такой вариант приходил в голову. Не уверен, выйдет ли что из этого, может, ничего и не выйдет. Но я, конечно же, об этом подумывал.
— Опубликовать как есть?
— Говорю же, не знаю. Наверно, стоило бы избавиться от всей разъяснительной жвачки, но это нужно будет обдумать. Мне самому пока не ясно, что получилось. Да, картина, но чего? До сих пор я между делом кое-что набрасывал в книжке, но куда больше занимался романом.
— Знаешь, может, тебе стоит… ну, хорошенько все обдумать. Потому что картина адюльтера у тебя уже готова, и, стало быть, есть резон снять свое имя, как по-твоему? «Филип, у тебя есть пепельница?» Заменил бы на «Натан», а? Если это будет когда-нибудь напечатано?
— Заменил бы? Ну, нет. Это же не Натан Цукерман — у меня и в мыслях не было выводить Цукермана в этой книге. Вот роман, он про Цукермана. А записная книжка — это я.
— Ты же меня только что уверял, что она не про тебя.
— Нет, я сказал, что тут — это я, но я, дающий волю воображению. Это повесть о роли воображения в любви.
— А что, если в один прекрасный день она будет опубликована как есть, без всяких разъяснений и всего прочего? Читатели ведь не поймут, что это всего-навсего повесть о роли воображения в любви; я же вот не поняла.
— Читатели, как правило, не понимают, и что с того? Я пишу художественное произведение, а меня уверяют, что это автобиография, я пишу автобиографию, а меня уверяют, что это художественное произведение. Короче, раз я такой тупой, а они такие умные, им решать, что это.
— Ага, воображаю, как вы повеселитесь, ты и твои читатели, раз им доверили определять жанр, а мне-то как быть?
— Тебе тоже придется решать, что это за жанр, раз ты упорно не желаешь верить, что это на самом деле.
— Я не про то, я про то, что меня это унижает.
— Как может унижать то, чего нет? Это не я. Далеко не я — это забава, игра, подражание мне! Я чревовещаю, изображая себя. Пожалуй, доходчивей будет объяснить от обратного: здесь все представлено не так, кроме меня. А может, и вообще все. Так или иначе, моя дорогая, главное здесь — homo ludens[49]!
— Но кто это поймет, кроме нас?
— Послушай, я не могу и не стану жить в мире, где царит предусмотрительность, во всяком случае, как писатель. Хотя сам я, поверь, предпочел бы жить именно так — во всяком случае, жить стало бы куда легче. Но, увы, предусмотрительность не для писателей. Равно как и стыдливость. Чувство стыда возникает у меня непроизвольно, неотвратимо; возможно, это даже хорошо; зато поддаться стыду — нешуточное преступление.
— Да тут и речи нет про стыд! От тебя требуется одно — чтобы та злосчастная американская девчонка сказала: «Натан, у тебя есть пепельница?» Раза три-четыре, и все в порядке… Куда ты?
— Куда подальше! Когда мне указывают, что да как писать, я бешусь, и раз так — ухожу!
— Нет! Не уходи один! Я с тобой.
— Не хватало нам склочничать еще и на улице. Дело и так далеко зашло. Хватит. Не потерплю, чтобы меня травили за то, что я написал, причем кто — ты! Милая, это всего-навсего книга!
— Но если опубликовать ее так, как есть…
— Господи помилуй, здесь что, Восточная, чтоб ей, Европа? Тебе не загнать меня в угол! Полный абсурд! С меня хватит! Тебе не удастся помешать мне писать то, что я пишу, по одной простой и до смешного патологической причине: я просто не могу остановиться! Я пишу то, что пишется и как пишется, и если получится, опубликую все так, как хочу; и мне поздно беспокоиться из-за того, что читатели поймут или истолкуют неверно!
— Или верно.
— Мы сейчас говорим о записной книжке, проекте, диаграмме, — не о реальных людях!
— Но ты же человек, хочешь ты того или нет! И я тоже! И она!
— Она — нет, она — это слова, и, сколько я ни пыжься, поиметь слова у меня не получится! Я ухожу — один!
— Алло? Алло?
— Привет.
— …Привет.
— Это я.
— Да. Я узнаю тебя по голосу.
— Я, конечно, тоже.
— Как ты?
— Я? Нормально. Ты-то как? Звоню, чтобы справиться.
— У меня все хорошо. Я пыталась тебе позвонить. Но не знала, где ты. Вот и набирала твой номер. Старый не отвечает.
— А в какую страну ты звонила?
— В Англию, туда, где ты обычно пишешь.
— Я в Англии давно не живу. Вернулся в Америку, навсегда. Слушай, а ты как?
— Очень хорошо. Я так часто о тебе думаю. С тех пор как прочла твою книгу, все колебалась, позвонить — не позвонить. Столько о ней передумала…
— Ясное дело. Я и сам о ней думал. Думал, как она сказалась на твоей жизни с мужем.
— А никак, он ее не читал.
Смеется:
«Американская пастораль» — по-своему уникальный роман. Как нынешних российских депутатов закон призывает к ответу за предвыборные обещания, так Филип Рот требует ответа у Америки за посулы богатства, общественного порядка и личного благополучия, выданные ею своим гражданам в XX веке. Главный герой — Швед Лейвоу — женился на красавице «Мисс Нью-Джерси», унаследовал отцовскую фабрику и сделался владельцем старинного особняка в Олд-Римроке. Казалось бы, мечты сбылись, но однажды сусальное американское счастье разом обращается в прах…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Блестящий новый перевод эротического романа всемирно известного американского писателя Филипа Рота, увлекательно и остроумно повествующего о сексуальных приключениях молодого человека – от маминой спальни до кушетки психоаналитика.
Женщина красива, когда она уверена в себе. Она желанна, когда этого хочет. Но сколько испытаний нужно было выдержать юной богатой американке, чтобы понять главный секрет опытной женщины. Перипетии сюжета таковы, что рекомендуем не читать роман за приготовлением обеда — все равно подгорит.С не меньшим интересом вы познакомитесь и со вторым произведением, вошедшим в книгу — романом американского писателя Ф. Рота.
Его прозвали Профессором Желания. Он выстроил свою жизнь умело и тонко, не оставив в ней места скучному семейному долгу. Он с успехом бежал от глубоких привязанностей, но стремление к господству над женщиной ввергло его во власть «госпожи».
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дорогой читатель! Вы держите в руках книгу, в основу которой лег одноименный художественный фильм «ТАНКИ». Эта кинокартина приурочена к 120 -летию со дня рождения выдающегося конструктора Михаила Ильича Кошкина и посвящена создателям танка Т-34. Фильм снят по мотивам реальных событий. Он рассказывает о секретном пробеге в 1940 году Михаила Кошкина к Сталину в Москву на прототипах танка для утверждения и запуска в серию опытных образцов боевой машины. Той самой легендарной «тридцатьчетверки», на которой мир был спасен от фашистских захватчиков! В этой книге вы сможете прочитать не только вымышленную киноисторию, но и узнать, как все было в действительности.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Роман «Эсав» ведущего израильского прозаика Меира Шалева — это семейная сага, охватывающая период от конца Первой мировой войны и почти до наших времен. В центре событий — драматическая судьба двух братьев-близнецов, чья история во многом напоминает библейскую историю Якова и Эсава (в русском переводе Библии — Иакова и Исава). Роман увлекает поразительным сплавом серьезности и насмешливой игры, фантастики и реальности. Широкое эпическое дыхание и магическая атмосфера роднят его с книгами Маркеса, а ироничный интеллектуализм и изощренная сюжетная игра вызывают в памяти набоковский «Дар».
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.