Обман - [20]

— Солнышко мое! А почему ты на этих словах пригорюнилась?

— Потому что ты ни капельки не щепетилен и мне ясно как день, что меня ждет.

— Я не щепетилен, зато я тебя очень люблю.

— Только когда я соглашаюсь играть в виртуальную реальность.

— Ты была неподражаема. Тебе бы стать писателем.

— Нет уж. Ни за что. Да мне писателем и не стать.

— Почему?

— Недостаточно плохой субъект. Недостаточно нахрапистый. Недостаточно жестокий. Недостаточно вздорный, злобный, инфантильный и так далее. И вдобавок щепетильный.

— Очень может быть, что при ближайшем рассмотрении ты вовсе не такая славная, как кажешься.

— Боюсь, что все же славная. Нелепый разговор. Я как-никак англичанка. Стало быть, даже еще лучше.

— В воскресенье со мной случился некий казус. Мы с моим израильским приятелем Аароном Аппельфельдом и его сыном Ицхаком вышли прогуляться по Челси[27]. Миновали Сент-Ленардз Террас и двинулись в сторону Кингз-роуд. Брели по левой стороне улицы, а по правой стороне навстречу нам шли двое мужчин лет тридцати-сорока, с виду образованные, оба хорошо одетые, в свитерах и свободных брюках; явно вышли размять ноги. Приблизившись к нам, они двинулись через улицу, и я заметил, что один из них, в зеленом свитере, бурчит, вернее, вслух что-то бубнит и при этом сверлит меня взглядом. Слов я не разобрал — он как бы ворчал себе под нос, но, даже минуя нас, не умолк. Я поглядел им вслед — он как раз тоже обернулся и продолжал бубнить свое. Чем он возмущается, я не понял, хотя и догадывался. «Что тебе не по нраву?» — крикнул я. Сначала он лишь злобно зыркнул. Потом, указывая на свою одежду, крикнул: «Ты даже одеваешься не как положено» Я был сбит с толку: на мне темно-коричневый свитер, на нем — зеленый, но в общем и целом мы одеты почти одинаково. Правда, у меня борода, уже весьма косматая, пора и подстричь. Словом, он видел перед собой бородатого, довольно смуглого человека в очках, одетого примерно так же, как он, и человек этот оживленно разговаривал с лысым коротышкой средних лет, в спортивной куртке и рубашке, и темноволосым парнем лет восемнадцати. Они слушали бородача и смеялись, шагая по тихим благопристойным улицам Челси в то чудесное воскресенье конца лета; следует, пожалуй, добавить, что все трое держались так, словно они тут хозяева. «Ты даже одеваешься не как положено» — бросил он и остановился, злобно сверля меня взглядом. И тут до меня дошло, чем я его так задел. Я готов был его пришибить. Будь у меня пистолет, я бы его застрелил. Причем разъярился я не из-за себя, а потому, что со мной шел мой дорогой друг, у которого нацисты убили мать, а сам он ребенком провел какое-то время в концлагере. И я решил: «Нет, этого я не спущу», — и, приблизившись к нему на пару шагов, с подчеркнуто американским акцентом сказал: «Да пошел ты на…!» Секунду-другую он молча таращился на меня, затем развернулся и рванул прочь. В случае драки я, честно говоря, очень рассчитывал на Ицхака, сына Аарона: он парень рослый, крепкий, каждое утро по многу раз отжимается, но оказалось, что английский джентльмен вовсе не жаждал махать кулаками. Его просто-напросто взбесило само мое появление на тихих, благопристойных улицах Челси. В его походке, в лице, в каждом вздохе чувствовалась ярость. Стычка меня сильно возбудила — и немного озадачила. Я никак не мог взять в толк, что он имел в виду, укоряя меня, что я, мол, даже одет не как положено. Аарон тоже не понял, а Ицхака этот эпизод только позабавил. Он родился в Израиле, и до той поры ему ни разу не доводилось своими глазами увидеть антисемитскую выходку. Тот тип показался ему, парню из Иерусалима, всего лишь нелепым. Я же, уроженец Ньюарка, никак не мог понять, в чем причина стычки, и наконец меня осенило: я одет точно так же, как он, — вот что возмутило его; мне так одеваться не положено. С такой бородой, внешностью и жестикуляцией мне положено ходить в долгополом пальто и черной фетровой шляпе. Закутанным в молитвенное покрывало. И уж точно одеваться не так, как он. Тем же днем Аарон уехал обратно в Оксфорд: он там остановился у сына, а вечером к нам пришли поужинать несколько приятелей, и я рассказал им про тот эпизод. Он не выходил у меня из головы, и я подумал, что загадочный, на первый взгляд, выпад насчет моей одежды их заинтересует. Вообще говоря, нарваться в Лондоне на антисемита — на мой взгляд, дело обычное, такое может случиться где угодно. Поразило меня другое: гости, все до одного, были убеждены, что ни на какого антисемита я не нарвался. Их особенно потешало, что я, как водится, превратно истолковал его поведение. Ну, встретился мне оригинал, — только и всего, уверяли они, избегая слова «псих»; попался на пути сумасброд — что ж, бывает, но никакого скрытого смысла тут нет и в помине. Разве что эпизод этот лишний раз подтверждает: у меня пунктик насчет антисемитизма. «Но чем я спровоцировал такую вспышку „сумасбродства“? Что во мне его так взбесило?» А они лишь заливались смехом и твердили, что я просто чокнулся на этой теме; признаться, ни в одной другой стране я не чувствовал себя настолько не в своей тарелке, как тогда, слушая, как эти умные, порядочные люди опровергали очевидное. Помню, в первый год моей здесь жизни сидел я как-то вечером у телевизора: на экране реклама тонких сигарок — «сигарильо» или как там они называются. Идут последние минуты спектакля по Диккенсу, на сцене один из главных героев — Фейгин