Обличитель - [27]

— Кто предупредил персонал?

— Все тот же Сен-Раме, — сказал Рюмен, — и правильно сделал.

— А я и не говорил, что я против, — вздохнул я.

— Чувствуете ли вы себя в силах участвовать в совещании? — спросил Мастерфайс.

— В каком совещании?

— Сен-Раме, Ронсон, Рустэв, этот мсье Рюмен и я решили собраться, чтобы обсудить ситуацию. Мы ждем Сен-Раме; он провел полночи в больнице и теперь должен скоро приехать.

— Я чувствую себя неплохо, — сказал я, — и через четверть часа буду в полном порядке.

— Отдохните еще, а мы снова спустимся в зал, чтобы принять участие в этом бдении возле тела усопшего, раз уж его привезли сюда… — И Мастерфайс безнадежно махнул рукой. — Как только приедет Сен-Раме, мы пошлем за вами. Хотите, я погашу свет?

— Нет, — сказал я поспешно, — не надо.

Они ушли. Я встал, открыл дверь кабинета, прошел в туалет и посмотрел на себя в зеркало. Они кое-как замотали мне голову огромным бинтом. Если бы не моя чрезвычайная бледность и не этот нелепый тюрбан, я выглядел бы вполне прилично.

Освежившись холодной водой, я вернулся в кабинет. Неужели Сен-Раме действительно отдал подобное распоряжение? Это казалось мне маловероятным. Однако скоро он сам все объяснит. Но что меня особенно смущало, это присутствие на совещании Рюмена. Если бы события развивались нормально, можно было бы ничего не опасаться. Но если мы признаем, что в течение тридцати шести часов предприятие было ареной странных и необъяснимых действий, Рюмен не преминет потребовать создания официальной комиссии по расследованию, в которую войдет, естественно, и он сам. В таком случае невозможно предугадать, к чему это может привести. Рюмен способен поднять по тревоге служащих управления, а в случае необходимости — и рабочих заводов, если ход событий покажется ему подозрительным и небезопасным для персонала. Словом, я был убежден, что этого нужно избежать. Беда в том, что история со свитком, трещина в здании и необычные последствия смерти Арангрюда способны вызвать смятение, а возможно, и панику, справиться с которой уже будет не в силах ни дирекция, ни персонал. Значит, если тут кроется злой умысел, надо разоблачить злоумышленника или злоумышленников, если же злого умысла нет, нужно умалить значение событий, обратить все в шутку, посмеяться самим, а главное — рассмешить сотрудников. Я сидел в глубоком раздумье, когда открылась дверь и Ронсон сообщил, что совещание в кабинете Сен-Раме началось. Я уже вновь обрел хладнокровие и взглянул на часы — было четыре часа тридцать минут. Вскоре тысяча сто служащих заполнят здание. Мы должны принять тщательно продуманное решение, в противном случае фирму «Россериз и Митчелл-Интернэшнл» захлестнет волна истерии.

Мне сразу не понравился характер этого совещания, оно приняло такой оборот, который, на мой взгляд, не предвещал ничего хорошего. От меня не ускользнуло, что присутствие профсоюзного лидера мешало взаимопониманию, той непринужденности, какая обычно царит на совещаниях дирекции. Я говорю о настоящих совещаниях, а не о так называемых советах дирекции, на которых собираются высшие руководители. Я понимал, что Сен-Раме раздражен: стало ясно, что слухи об инцидентах, пусть даже и незначительных, широко распространились и что благодаря Рюмену весь персонал оказался замешанным в эти дела. Отрицать существующую реальность, вести себя так, словно речь идет о каком-то радостном для всех событии, я считал неуместным. Итак, генеральный директор с чопорным видом открыл совещание:

— Господин президент, господа, предлагаю отложить пока выяснение ситуации и сначала обсудить церемонию похорон Арангрюда. Сейчас коллеги покойного, делегация служащих, вдова находятся внизу, в зале, возле тела усопшего, там же и весь траурный реквизит. Приехав сюда, я успел коротко переговорить с мадам Арангрюд. Ее семья, а также родственники усопшего прибудут в Париж сегодня утром. Завтра утром в церкви Сен-Клу состоится панихида. Я решил, что наша фирма может взять на себя расходы, и уверен, вы не будете возражать. С другой стороны, считая невозможным оставлять катафалк в большом зале на целый день, я распорядился, чтобы сегодня в шесть часов тридцать минут утра служащие похоронного бюро приехали сюда, забрали гроб, катафалк, канделябры и кресла и перенесли все это в один из своих похоронных залов. За это наша фирма тоже заплатит. Как только наше заседание закончится, наше решение будет сообщено служащим, собравшимся внизу. И наконец, я предлагаю вновь встретиться сегодня в пятнадцать часов, чтобы обсудить некоторые события в жизни нашего предприятия, происшедшие со вчерашнего утра. Господа, это все, что я хотел сказать.

Этот монолог вызвал у меня два соображения: во-первых, не следует удивляться властному, почти диктаторскому тону заявления — ведь оно сделано в присутствии Адамса Дж. Мастерфайса, человека, стоящего на более высокой ступени иерархической лестницы, нежели Сен-Раме. Генеральный директор видел насквозь своих американских боссов и больше всего опасался, как бы не впутать представителя Де-Мойна в эту темную историю. Выступая таким образом, он отводил Мастерфайсу роль стороннего, хотя и высокопоставленного наблюдателя и вместе с тем не давал возможности Рюмену воспользоваться присутствием высокого гостя и затеять международный скандал. Сен-Раме хотел, чтобы в Де-Мойне знали, что, когда Мастерфайс был проездом в Париже, его почти не коснулось это нелепое дело. Вообразите начальника, который, невзирая на дождь, торжественно открывает завод, спотыкается и падает в грязь. А не лучше ли, чтобы его столкнул туда подчиненный, на которого можно было бы свалить всю вину за неприятности? Второе мое соображение касалось тактики, которую применил генеральный директор. У него был выбор: он мог примчаться в спешке небритый, удрученный личными и служебными неприятностями, запутавшийся в клубке противоречий: «Господа, я не могу назвать нормальным создавшееся положение, мы все в одинаковом затруднении. Мне бы хотелось, чтобы каждый из вас объяснил причину своего присутствия здесь, а также появление этого катафалка. Однако предупреждаю вас, что в любом случае мы должны принять срочные меры до наступления утра, когда откроются служебные помещения». Но он мог вести себя как обычно — хотя и встретился с необычными обстоятельствами, — что он и сделал. Этой ночью у Сен-Раме хватило смелости и мужества провести совещание так, как если бы его внезапно разбудили и сказали, что рабочие захватили здание компании. Сейчас я знаю, почему он так себя вел, но уже слишком поздно. То, что должно было случиться, случилось. Изумленный Рюмен спросил: