Обличитель - [20]

Они разошлись. Я слышал, как они удалялись, громко переговариваясь.

Помнится, прежде чем вернуться домой, чтобы переодеться к обеду у Сен-Раме, я еще довольно долго сидел в раздумье у себя в кабинете. Я думал об ушедших молодых людях — все они не любили друг друга. Такое утверждение могло бы вызвать улыбку, если бы не следующее дополнение: они не любили друг друга в некотором роде из-за своего служебного положения. Их взаимная ненависть определялась не обычными критериями. Например, они могли бы ненавидеть друг друга по причинам политическим, социальным, расовым, эмоциональным. Шавеньяк, например, — левый и южанин — мог бы ненавидеть Ле Рантека — левого, но бретонца. Иритьери — баск и правый — мог бы презирать Самюэрю — еврея и анархиста. Аберо — прогрессист, родом с Центрального массива — мог бы ненавидеть Порталя — гасконца, выходца из богатой семьи. Бриньон — бойкий супруг женщины вялой и недалекой — мог бы завидовать Фурнье, у которого была пышная, сладострастная бабенка.

Жена Террена могла бы обманывать его с фатоватым Вассоном. Ничуть не бывало. Насколько мне известно, в те времена не было серьезных причин, которые хоть как-то объясняли бы это кипение страстей. Их вражда основывалась на том, что все они были ответственными сотрудниками — «кадрами штаба», по выражению теоретиков того времени, все получали жалованье в фирме «Россериз и Митчелл», все были похожи друг на друга, все знали или не знали почти одно и то же, подавали равные надежды, подвергались одним и тем же опасностям, были зажаты в одинаковые тиски.

Едва только один из них был принят в фирму, как тотчас же, в зависимости от назначенного ему жалованья и поста, становился чьим-то коллегой и врагом. Таким образом, вражда эта была искусственной и постоянной. Искусственной — потому что она никогда не приводила к оскорблениям или драке: ведь никто ни у кого не увел жены. Постоянной — потому что выросла не на почве лютой злобы и могла сколько угодно распространяться, не угрожая вызвать бурные ссоры и яростные стычки. Я думал и о неспособности этих людей сосредоточиться во время обсуждения на каком-либо одном предмете. Малейший намек на деятельность одного из них неминуемо перемещал обсуждение вопроса в эту сферу. Укусила ли собачка девочку? Да. Передними зубами? Да. Нет! — тотчас же возражал тот, кто занимался передними зубами: собака никогда так не кусает. Затем следовали длинные рассуждения, позволявшие специалисту по передним зубам напомнить, что если ему платят большие деньги, то не зря… Он, видите ли, уважает своего коллегу, специалиста по коренным зубам, и ни за что на свете не стал бы высказывать свое мнение по вопросу, относящемуся к его области. Все они вели себя подобно сторожевым псам, охраняющим мизерное пространство вокруг своей конуры. Такая позиция приводила к тому, что основной предмет обсуждения отходил на второй план. И так протекало любое заседание, какая бы тема ни стояла на повестке дня. Отношение сотрудников администрации к свитку это полностью подтверждало. Упустив из виду главное — что за ночь кто-то распространил на предприятии более тысячи экземпляров странного текста, — они сразу же забыли об этом и с жаром погрузились в тонкости законов спроса и предложения. Хотя и можно было предвидеть нечто подобное, я все же почувствовал смущение и тревогу. Если такой случай повторится, если появится второй свиток, не посеет ли он распри в нашей фирме? Я решил в тот же вечер поговорить об этом с генеральным директором. Перед уходом я распахнул окно и стал смотреть на Париж. Люди возвращались домой. Нескончаемые вереницы автомобилей загромождали площади и создавали пробки на магистралях. Внизу справа зажглись прожекторы, заливая неверным светом плиты и могилы.

Когда я брился, раздался телефонный звонок. Это был Рустэв, заместитель генерального директора. Он высказал недовольство тем, что его не оповестили о совещании.

— Мне кажется, — проворчал он, — смерть Арангрюда касается меня не меньше, чем вас, но сначала объясните мне, что это за спектакль?

— Какой спектакль, мсье?

— Вы созвали ведущих сотрудников фирмы, чтобы пригласить их на ночное бдение у одра усопшего, это верно?

— Да, мсье.

— Сен-Раме в курсе дела?

— Нет, мсье, я не успел поставить его в известность. Тело привезли при мне, но я не был об этом предупрежден заранее.

— Привезли куда?

— К нему.

— Ничего не понимаю, о чем вы говорите? — сказал Рустэв. — Позвоню сейчас же Сен-Раме, надеюсь, он объяснит мне все толком. До свидания.

Этот короткий телефонный разговор дает мне повод описать мсье Рустэва и обрисовать его несколько необычное положение в компании «Россериз и Митчелл-Франс». Один французский предприниматель производил машины, предназначенные для дорожных работ. Звали его Габриэль Антемес. Благодаря рынкам, предоставленным ему государством, и ловким махинациям он разбогател. Но он был не слишком умен. Хороший техник и весьма энергичный делец, он владел двумя заводами и питал слабость к молодому и честолюбивому директору одного из них, по имени Рустэв. Со временем Антемес женил его на своей толстой и плохо воспитанной дочери. В те годы в деловых кругах Рустэва считали восходящей звездой и будущим главой предприятий Антемеса. Но для того, чтобы выжить, как утверждали в те времена, предприятие должно было расти и расти. Правительство, которому Антемес был обязан своим богатством, оказало на него давление, и по указке министра финансов, всесильного повелителя банков, произошло объединение компаний «Россериз и Митчелл» с компанией Антемеса. Годом позже вторая попала под контроль первой, и Рустэв был вытеснен новатором-технократом Сен-Раме.