Облава на волков - [53]

Но бывали дни и вечера, когда он страдал еще более жестоко, и это случалось, когда Веве не с кем было провести время и она снисходила к нему. Он в любое время крутился возле ее квартиры, Вева видела его из окна и, если у нее не было другого свидания, выходила из парадного подъезда, уверенная в том, что он потащится за ней. Пройдясь разок-другой по главной улице, они шли в ресторан. Вева предпочитала «Морское око» или «Болгарию», потому что туда ходила более чистая публика. Среди этой чистой публики, как, впрочем, и в любом другом месте, она всеми способами давала ему понять, что ему нечего и думать о большей с ней близости и что если она время от времени с ним встречается, то только потому, что уступает его неотвязной настойчивости. Держалась она так, что мужчины недвусмысленно выражали восхищение ее яркой красотой, и она не только не скрывала своего удовольствия, как это делала бы любая порядочная девушка, а, наоборот, поощряла ухажеров взглядами и улыбками. На улице ее часто останавливали мужчины, и, разговаривая с ними, она поворачивалась к своему кавалеру спиной или приказывала, чтоб он ждал ее на известном расстоянии. В ресторане к их столику подсаживались непрошеные гости, а были и такие, кто вместо «здравствуй» поддразнивал Веву: «Вевик, ты, никак, сегодня прогораешь!» Они хотели сказать, что кавалер ее еще слишком юн и ей придется самой платить за ужин. Это заставляло Ивана всячески скрывать свою молодость. У самого модного в городе портного он сшил два костюма, ходил в белых брюках и белых ботинках, по вечерам надевал галстук, не сбривал усиков, так что вполне мог сойти за молодого человека из состоятельного семейства. В селе на восемнадцатилетних парней смотрят как на готовых женихов, поэтому мать и отчим считали его уже взрослым и посылали больше денег, чем только на обычные расходы. Деньги он отложил и после летнего турне, так что мог позволить себе хорошо питаться и одеваться и даже водить свою даму по самым дорогим ресторанам. Несмотря на это, она предпочитала компанию других мужчин, которые не только что не благоговели перед ее красотой, а держались с ней развязно и даже цинично: бросали на нее недвусмысленные взгляды, при нем назначали свидания, обменивались за ее спиной многозначительными улыбками.

Иван страдал оттого, что не может видеть ее в любой день и час, но ни на миг не усомнился в ее нравственной чистоте, не осудил ее поведения. В его глазах она была настоящим ангелом, который так высоко вознесся в ореоле своей красоты, что никто ничем не мог ее оскорбить, как никто не мог оценить ее прелесть и талант актрисы. Он испытывал к ней неутолимое влечение, и этому чувству, мучительному и сладостному, подчинял всего себя: ей были посвящены и стихи, которые он писал в минуты одиночества и восторга, и надежды его, и сны, и работа в театре. Актер, которого он замещал во время турне, все еще болел, и режиссер снова дал ему ту же роль. После нескольких репетиций, во время которых он должен был освоиться на большой сцене, спектакль был сыгран в конце сентября, сразу после открытия сезона. Иван исполнил роль молодого сельского парня намного лучше, чем от него ждали, он был так непритворно наивен и так восторженно нежен по отношению к своей любимой — Боряне, что публика вознаградила его аплодисментами и криками «Браво!». Режиссер дал ему роль, несмотря на возражения некоторых актеров, и теперь радовался, что его опыт оказался успешным и обнадеживающим. Ему было приятно думать, что он открыл и выпустил на сцену новое, свежее дарование, и после спектакля он направился к Ивану, чтобы поздравить его с успехом и поговорить о следующей роли. Однако Иван уже выскочил из гримерной и теперь лихорадочно кружил вокруг здания театра. Вева обещала его посмотреть, а после спектакля ждать у входа в театр, но, видимо, что-то непредвиденное ей помешало. Через два дня он, как всегда, «случайно» встретил ее около ее квартиры, и она сказала ему, что через день уезжает в свой родной город. Мать ее плохо себя чувствует и просит побыть с ней недельку-другую, а потом она приедет обратно и займется ролью, которую ей предлагает режиссер Маловский. Увидев, что лицо Ивана побледнело и исказилось от боли, Вева нежно поцеловала его в щеку, прижалась лицом к его лицу и постояла так целую минуту. Потом взяла его за руку и повела к ближайшему скверу. Город уже затих, лишь со стороны моря слышалось его ровное дыхание.

— Не утешай меня, я не ребенок! — сказал Иван. — Я знаю, что, если ты уедешь, мы никогда больше не увидимся. Никогда! И я никогда тебя не забуду! Сколько ни суждено мне жить на этом свете, я буду жить один, лишь с мыслью о тебе!

— Не говори так, Ванчо! Ты такой молодой и уже актер, перед тобой будущее. Я тебя не стою, я легкомысленная, дурная… Тебе нужна другая женщина.

— Нет, нет, нет! — воскликнул он, схватив ее руки и сквозь слезы целуя их. — Ты ангел, ты самая лучшая, самая прекрасная на свете! Ты святая! У тебя доброе сердце и нежная душа…

Он говорил словно в исступлении, опьяненный мучительной сладостью этой минуты, — ведь он изливал ей самые сокровенные свои чувства, он клялся, что она единственная, первая и последняя его любовь. Она смотрела куда-то ему в лоб и слушала с насмешливым вниманием, будто ждала, до чего же он дойдет в своих излияниях. Наконец, чтобы избавить его от банальных заверений, что в разлуке с ней он не сможет жить и покончит с собой, она нежно взяла его за руку и повела к его дому. Она делала все, чтобы оттолкнуть его, но он, вместо того чтобы расстроиться и отступиться, привязывался к ней все сильнее и безнадежнее. Сейчас она призналась себе в том, что чистота его чувств ей льстила и что, встречаясь с ним, она из суетности подавала ему известные надежды. Она сама же допустила эту игру и теперь должна была прекратить ее без неприятных для себя последствий — ведь он мог провести ночь возле ее дома и увидеть, когда она поедет на вокзал.