Облака - [41]

Лесник оглядел пещеру, присвистнул:

- Вот это да! Я то думал такое только в сказки бывает! Что у вас, зимовье зверей? А мальчик чей?

И этот могучий великан, подошел к Саше склонился над ним...

Надо сказать, что если при его появлении многие псы, несмотря на то, что он явился с Королем, переполошились - раздался угрожающий рык, да скрежет клыков - то, как только он заговорил - рычанье прекратилось.

Голос у этого человека был очень басистым, но каждое слово, при всем его объеме обволакивалось, и наполнялось, как карамель спокойным и простым, добрым чувством. Слова лились и псы чувствовали, что он не желает никому зла, что он человек простой, и любящий просто и сильно.

Успокоился и Саша, ибо в этой раскатившимся, медово наполнившим пещеру голосом, почувствовал он то, что так ему не хватало - понимающую его, добрую, мудрую, Человеческую Душу.

И вот мальчик замер, приоткрыл слезящийся глаза, да тут же вздрогнул, вскрикнул, попятился к стене: ему показалось, что этот человек - его отец.

Да - и этого лесника, так же, как и Сашиного отца можно было назвать "медведем" - но какие же это были разные "медведи"!

Джой, хоть и сам, от одного только голоса проникся к этому человеку доверием, теперь, видя ужас своего хозяина, пронзительно залаял и встал между вжавшимся в стену Сашей и лесником.

В отваге маленькому, рыжему, конечно, было не отказать - человечище этот возвышался над ним горою, да мог бы раздавить одной ножищею, чего, конечно, делать не стал, так как действительно был добрым и спокойным человеком.

- Ну, я вижу - ты хороший, верный пес. Посмотри, разве же я хочу причинить ему вред? Я только добра твоему хозяину желаю. Ведь вам его не излечить - ему человеческий уход, человеческое теплота нужна...

Тем временем, Саша разглядел лесника, и не плача больше, внимательно вслушивался в каждое его объемистое слово...

Потом мальчик протянул к "великану" слабенькие свои, худые руки и прошептал тихо:

- Если вы меня не выдадите другим людям - я пойду с вами. Пожалуйста, только оставьте меня у себя, только не выдавайте... Вы не знаете... Я сейчас не могу говорить... Но только если вы выдадите - я точно умру...

- Я не выдам. - мягко прошептал "великан", и легко, как пушинку подхватил мальчика, потом, уже направляясь к выходу, молвил. - Вот уже двадцать лет живу я, вместе со своей женою, в избушке, что у синего озера, в двух часах ходьбы отсюда. Мы живем счастливо, мы любим друг друга, но лишь одного нам не хватало - у нас не было детей. Неужто небо смилостивилось над нами?... Ладно, подождем, когда он окрепнет, да и выслушаем его рассказ...

У выхода он еще остановился, ко псам повернулся и им, замолкшим так говорил:

- Спасибо вам. Я вижу - вы умные и добрые звери. Если зимой вам станет холодно и голодно - приходите ко мне, я для вас найду теплый уголок, и накормлю вас... Удивительно - будто в сказке побывал!

С этими словами он повернулся, и унес Сашу.

Никогда больше Джой не видел ни этого доброго "медведя", ни мальчика зато чувствовал, что мальчик излечился и все у него хорошо.

На следующий день было прощание с "собачьим королевством" - Джой, Томас и "Белая" отправились на поиски Томасовой хозяюшки, исход которых уже известен...

* * *

Ох, холодная зима! Ох, ты вьюжная, снежная зима - мучительница!

В том году выдалась она выдалась студеной и снежной: то валил из густых туч снег, то небо прояснялось и ударял, да жег, да щеки щипал - мороз.

Рассказывать о мучениях той зимы... Попытаюсь быть краток, ибо, если описывать все те страдания, займет то много страниц, да и сердце содрогается, лишь только хоть немного приоткроешь завесу той тех темных месяцев...

Город, город - ты огромный! Ты - весь испещренный улицами, машинами, лицами, словами, вывесками, подъездами, окнами, входами и выходами, фонарями, светофорами, ревом двигателей! О ты, холодное и уродливое, злобливое чудище! Что ж ты, так нарядно пестреющий вывесками - что ж ты столь суетлив и безучастен к людскому то горю!

Холодные стены, стекло да гранит! Бетон, да закрытые лица - куда же, куда же это все это летит?!

Еще в окончании октября, по ночам на чердаке стало морозно, улетели оттуда голуби; ну, а у Пети и Машеньки крыльев не было и, потому, пришлось им перебраться в подвал, где, по прежнему каждый день навещала их Катя.

В начале декабря захворала Машенька и некие лекарства ей не помогали.

В спертом душном воздухе наполненном испарениями, да жаром раскаленных труб, прорывался ее слабый голосок:

- Катенька, Катенька... мне бы Солнышко увидеть...

В тот же день Катю отсчитывал отец:

- В институте дела твои - черт знает что! Заглянул в твою зачетную книжку... Тебя же из института отчислить могут. Ведь не сдашь зимнюю сессию!

- А если на одни пятерки сдам, папа?

- Если на одни пятерки сдашь... Да если ты нас с матерью так порадуешь все что в наших силах, любое желание!

- А крылья...

- Что?

- Я хотела сказать... - она запнулась - ей мучительно, жгуче больно стало от того, что ей предстояло теперь сказать неправду, но ради Машеньки, она справилась и с этим. - Например, купить билет в теплые страны?