Обладатель великой нелепости - [6]

– Отстань! – Герман чуть не порвал шнурок, затягивая его на ботинке.

ЭЛЕМЕНТАРНО.

Машина ждала его у подъезда.

* * *

– Вряд ли смогу вам помочь, – пожала плечами молоденькая медсестра, сидевшая по другую сторону окошка регистратуры. – Возможно, вам стоит подняться наверх, в хирургическое отделение, где вам провели операцию. У них свой отдельный архив.

– А если там мне не помогут? Куда я мог бы еще… – Герман почти просунул голову в окошко, чтобы лучше расслышать слабенький голос регистраторши, но та, видно, истолковала это по-своему.

– А… – сестра запнулась, когда их глаза встретились, и через секунду зарделась, словно Герман навязчиво выяснял дату ее первой менструации. – Вам там ответят на все вопросы.

– Спасибо.

Он направился к лестнице и услышал, как захлопнулось окошко регистратуры. Конечно, гораздо проще было пересечь холл, где на противоположной стороне от регистратуры находились двери лифтов. Однако под каждой дверью с зелеными мигающими огоньками вверху собралось по маленькой толпе. Герман решил, что доберется до хирургического отделения, которое располагалось на четвертом этаже, гораздо быстрее, если воспользуется лестницей.

Поднимаясь по ступеням с заметными углублениями в середине, протертыми за много лет тысячами ног, он вспоминал то время, когда провел здесь не самые лучшие три недели в своей жизни.

ПОЛТОРА ГОДА НАЗАД

Возможно, именно здесь с ним и произошло это…

Герман видел поблекшие стены с серыми пятнами облупившийся масляной краски на синих панелях в рост человека. «Ничего не изменилось», – с легким недоумением отметил он про себя, – «Совершенно ничего…» В памяти пронеслось мимолетное ощущение радости, которую он испытывал, спускаясь по этим (именно этим) ступеням после выписки, что все закончилось, и ему, возможно, не придется когда-нибудь вернуться сюда опять.

Когда он достиг пролета между третьим и четвертым этажами, где курящие пациенты устраивали регулярное «воскурение фимиама», как древние служители культа Ваала, сквозь легкую пелену дыма, заслонявшую людей, Герман увидел… себя самого. И чуть не растянулся на полу, зацепившись о ступеньку. В последний момент ему удалось схватиться за перила. Кто-то выпустил густую струю дыма, и лицо мужчины скрылось. Через секунду Герман с заухавшим в груди, как сумасшедший сваебой, сердцем преодолел пролет. Затем все же решился повернуть голову туда, где стоял его двойник. Между ними теперь было не более одного метра, и мужчина совершенно не был на него похож.

Пройдя через белые двустворчатые двери, над которыми висела большая табличка с надписью «ПЕРВОЕ ХИРУРГИЧЕСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ», Герман увидел знакомый длинный коридор – сейчас безлюдный, если не считать двух больных, которые прогуливались в его дальнем конце. Пустой, в данный момент, сестринский пост с нависшей над столом настольной лампой, напоминающей голову одинокой грустной цапли. Здесь царили тишина и какое-то безвременье. Только редкие звуки доносились со стороны лестницы, напоминая о существовании внешнего мира. И еще откуда-то сверху – как призрачный шепот. Звуки отражались от стен и уносились вдоль длинного коридора с дверями притихших палат по обеим сторонам.

Это место вдруг показалось Герману зловещим, словно он попал в узкий подземный туннель, уносящийся в таинственную молчаливую темноту, где вместо дверей палат темнели провалы древних гробниц, в сумраке которых терпеливо таилось нечто, ожидавшее его эти полтора года. А те двое больных, что прохаживались в дальнем конце коридора…

«Сегодня пятница, – наконец сообразил Герман, – после обеда почти все отправились домой».

Он медленно направился вдоль коридора, ожидая встретить медсестру или дежурного врача. Вокруг витали характерный запах больницы и еще какой-то. Какой именно, Герман не мог определить, но этот запах был ему знаком. Когда он прошел закрытую дверь со строгой табличкой «ОРДИНАТОРСКАЯ», резко усилился дух медикаментов, упреждавший, что следующей или через одну будет дверь процедурной, или перевязочной. И действительно – следующая дверь, приоткрытая на два пальца, словно приглашавшая войти, оказалась перевязочной. Герман ее отлично вспомнил, со всей обстановкой и стоящим в центре столом, напоминавшим операционный. В голове сами собой всплыли строчки:

…всех излечит, исцелит –

добрый доктор Айболит!

А затем почему-то:

ДОБРЫЙ ДОКТОР АЙБОЛИТ

В ПЕРЕВЯЗОЧНОЙ СИДИТ…

Перед глазами Германа вдруг появился образ доброго доктора, как на картинке в детской книжке, которая была у него когда-то очень давно. Маленький доктор в аккуратном белом халате весело улыбался, только его глаза оставались совершенно стеклянными, и в руке он держал не слушательную трубку, а огромный блестящий скальпель, с которого капало что-то красное, образовывая у самых ног доброго доктора темно-бурую лужу.

…всех излечит, исцелит –

добрый доктор

А-аай! БОЛИТ!!!

Герман мрачно ухмыльнулся этому видению.

В ПЕРЕВЯЗОЧНОЙ СИДИТ…

Из-за ближайшей к нему двери раздался долгий приглушенный стон.

У Германа по спине пробежались колющие паучьи лапки; он почувствовал, как деревенеет кожа на его лице. В этот момент дверь резко открылась, едва не ударив Германа по плечу, и он едва удержался, чтобы не вскрикнуть.