Обладатель Белого Золота - [9]

Великан ухватился за край гамака, словно желая заставить Ковенанта получше вникнуть в его слова:

— Надежда не потеряна! Пока у нас есть силы терпеть, а Избранная и Друг Великанов остаются с нами, остается и надежда.

Это простодушное заявление заставило Ковенанта вздрогнуть. Слишком многим людям он причинил зло, и для него надежды не оставалось. Какой-то части его «я» хотелось кричать. Неужто, в конце концов, ему придется сделать именно это? Отдать кольцо — смысл всей его жизни — Линден, не видевшей Страны до того, как ее изуродовал Солнечный Яд, а потому неспособной по-настоящему любить ее.

— Расскажи все это Хоннинскрю, — слабо пробормотал Ковенант. — Ему не помешает любой намек на надежду.

Глаза Красавчика погасли, но он не отвел взгляда.

— Капитан рассказал мне о твоем отказе. Я не больно-то разбираюсь в таких делах и, что хорошо, что плохо, судить не берусь, но сердце подсказывает мне — ты поступил как должно. И это хорошо. Не думай, будто меня не печалит гибель Морского Мечтателя или я не понимаю обиды и горя капитана. Но я понимаю и другое — сколь опасна твоя сила. Никоры пропустили нас, но кто знает, как ответили бы они на пламя. Никому не дано постичь твою судьбу и твое бремя, но мне сдается, что, следуя своим путем, ты поступаешь верно.

Сочувствие Красавчика было столь неподдельным, что Ковенанта бросило в жар. Слишком остро он сознавал, что поступал вовсе не правильно. Но страх и отчаяние пригасили все прочие чувства. И ему было не по себе под пристальным взглядом собеседника.

— О Друг Великанов, — со вздохом промолвил Красавчик, — вижу, что скорбь твоя невыносима, но ума не приложу, как тебя утешить.

Неожиданно он наклонился, достал кожаную флягу одной рукой, протянул ее Ковенанту.

— Но если рассказ о деяниях Избранной не приносит тебе успокоения, может, ты выпьешь «глоток алмазов» и дашь отдых своей плоти? Не будь слишком суров к себе.

Эти слова заставили Ковенанта вспомнить Умерших Анделейна. Женщина, дочь которой он изнасиловал и довел до безумия, говорила так: «Наказывая себя, ты свершаешь Осквернение и тем самым действительно заслуживаешь наказания».

Но Ковенанту не хотелось думать об Этиаран.

«Если ты не находишь успокоения», — припомнил он слова Красавчика и запоздало представил себе, как в недрах дромонда Линден трудится ради спасения корабля и Поиска. Он не мог слышать выбиваемого ею ритма, но словно воочию увидел сосредоточенное, обрамленное пшеничными волосами лицо со строгими складочками у рта и между нахмуренных бровей. Лицо, каждая черточка которого была невыразимо прекрасной.

И этот образ, вместе с осознанием того, что сделано ею для спасения судна, принес долгожданное успокоение. Ковенант поднес флягу к губам и отпил из нее.

Когда он пришел в себя, каюту заливали лучи полуденного солнца, а во рту еще оставался привкус напитка Великанов. «Звездная Гемма» вновь пришла в движение. Ковенант не мог припомнить, снились ли ему сны. Единственным воспоминанием, вынесенным им из дремоты, было ощущение пустоты, нечто, походившее на доведенную до логического конца бесчувственность прокаженного. Больше всего ему хотелось повернуться на другой бок, снова заснуть и никогда больше не просыпаться. Но обведя затуманенным взором залитую ярким, слепящим глаза солнцем каюту, Ковенант неожиданно увидел сидящую на стуле возле стола Линден.

Склоненная голова и уроненные на колени ладони женщины наводили на мысль, что ждать ей пришлось довольно долго. Поблескивающие в солнечном свете волосы придавали ей особо торжественный вид — вид человека, перенесшего тяжкие испытания, не уронив достоинства и вышедшего из них, обретя очищение.

«На свете есть еще и любовь», — с душевной мукой вспомнил он слова старика с Небесной Фермы. А Елена, его умершая дочь, пребывающая в Анделейне, сказала: «Позаботься о ней, любимый. Позаботься хотя бы ради того, чтобы в конечном итоге она смогла исцелить нас». При виде Линден у него защемило сердце. Он потерял и ее. Потерял все.

Словно почувствовав на себе его взгляд, Линден подняла глаза, машинально убрала с лица длинный локон, и Ковенант увидел, что случившееся не прошло для нее даром. Усталые глаза глубоко запали, щеки покрыла мертвенная бледность, а складочки у уголков рта выглядели так, словно их пробороздили слезы. Он смотрел, и в нем нарастал беззвучный протест. Неужто все это время, с того самого часа, как они избавились от никоров, Линден провела у его постели? Она, так нуждавшаяся в отдыхе?

Встретив его взгляд, Линден поднялась на ноги и сдвинула брови, что было явным признаком гнева или тревоги. Изучая Ковенанта с помощью своего видения, она приблизилась к гамаку и, по-видимому, ощутила нечто, отчего линии у ее рта сделались еще строже.

— Так ли это? — требовательно вопросила она. — Ты решил отступиться?

Ковенант вздрогнул — неужто его неверие в себя столь очевидно?

В тот же миг выражение ее лица изменилось, на нем появилось сожаление. Линден опустила глаза и бесцельно развела руками — так, словно ее рукам была известна неудача.

— Я не то имела в виду… — начала она. — …то есть я пришла не затем, чтобы сказать тебе это. Я вообще сомневалась, стоит ли приходить сейчас. Ты столько перенес — может быть, следовало дать тебе подольше времени… — Линден снова подняла глаза, и, встретив обращенный к нему взгляд, Ковенант поразился ее целеустремленности. Она находилась здесь потому, что имела свое собственное представление — и о надежде, и о нем. — …Но Первая собиралась прийти сама, вот я и решила опередить ее… — Линден вперила в Ковенанта такой взгляд, словно искала способ вытряхнуть его из гамака, из его отрешенности и одиночества. — Она хочет знать, куда мы направляемся теперь.