Облачные дороги - [3]

– Даргану это скажи, – так же резко ответил Лун. Она прекрасно знала, что ему приходилось ждать, пока старейшины поделят добычу, но он перестал пытаться вразумить ее где-то через три дня после того, как корданцы приняли его в своем лагере. Он забрал у нее бурдюк и отправился к корытам, чтобы наполнить его.

Когда корданцы бежали из своего последнего города, многие юноши остались прикрывать отступление и были убиты. Поэтому молодых женщин в лагере было гораздо больше. Корданцы считали, что женщины не способны прокормиться без мужчин, хотя Лун и не понимал почему. Он знал, что, например, Селис вполне могла сама догнать любого травоеда и забить его насмерть дубинкой, так что он не понимал, почему она сама не могла охотиться для себя. Но таков уж был жизненный уклад корданцев, и Лун не собирался его оспаривать. К тому же ему нравилась Илейн.

Когда он вернулся, Селис уже разложила мясо на плоском камне и разрезала его на порции. Илейн сидела на циновке у огня.

Илейн была красивой, хотя другие корданцы так не считали, и из-за отсутствия внимания с их стороны она стала тихой и робкой. Она была слишком высокой, слишком худой, а ее бледно-зеленая кожа отливала перламутровым блеском. Лун пытался объяснить ей, что в большинстве мест, где он жил раньше, ее сочли бы привлекательной и что все понимали красоту по-разному. Но она, похоже, так его и не поняла. Селис внешне была более типичной корданкой, коренастой и сильной, с переливчатой чешуей на щеках и лбу. Лун не знал, почему ей не посчастливилось оказаться с ним, но подозревал, что дело было в ее характере.

Лун отнес свое оружие в шатер и тяжело уселся на циновку рядом с Илейн. Она очищала зеленоплод – большой, похожий на дыню плод, который корданцы ели с чем угодно и в любом виде: жареным, вареным или сырым. После съеденной еще днем добычи Лун не успел проголодаться и должен был оставаться сытым еще примерно сутки. Но отказ принимать пищу в присутствии других был одной из первых ошибок, которые он совершил за свою жизнь, и повторять ее он не собирался. Однажды из-за этого его выгнали из уютного городка шелкопрядов Вартилт, и вспоминать об этом было до сих пор неприятно.

– Лун. – Илейн всегда говорила тихо, но на этот раз в ее голосе прозвучали нотки мучительной нерешительности. – Как думаешь, Скверны и правда здесь?

Конечно же, рассказ Такраса разлетелся по всему лагерю. Лун знал, что ему стоит повторить слова Даргана, но, посмотрев на Илейн и на то, как ее бледно-зеленая кожа посерела от страха, он просто не смог.

– Нет. Я охотился на открытой местности, прошел туда и обратно по всей долине и ничего не видел. И другие не видели.

Заворачивая мясо в листья бандана, чтобы положить его в угли, Селис сказала:

– Значит, Такрас врет, чтобы напугать нас всех до смерти и поразвлечься.

Лун притворился, что задумался.

– Скорее всего, нет. Не суди других по себе.

Она скорчила кислую мину. Поскольку ей все-таки пришлось спросить напрямую, она сказала:

– Что тогда?

У Илейн не получалось проткнуть ножом жесткую кожуру зеленоплода. Лун забрал его и обрезал твердые края. Затем он прищурился, глядя на Селис:

– Ты знаешь, сколько существует летающих тварей помимо Сквернов?

Селис стиснула зубы. Она знала, но не хотела этого признавать. Все корданцы знали, что дальше в холмах жили птицы, крылатые и бескрылые, которые были почти такими же большими, как и малые Скверны, и почти такими же опасными.

– Значит, Такрас не прав? – сказала Илейн, нахмурив свои ровные бровки.

Лун закончил очищать зеленоплод от кожуры и начал его резать.

– Он смотрел против солнца и ошибся.

– Как же нам всем повезло, – сказала Селис, но Лун уже хорошо знал, что на ее языке это означало неохотное признание того, что он, скорее всего, прав.

Он надеялся, что был прав. Нужно было все выяснить, так что теперь у него появилась еще одна причина устроить ночную вылазку.

– Ты неправильно режешь зеленоплод, – рявкнула Селис.

Лун ждал до поздней ночи, лежа на спине, разглядывая тени на изогнутых опорах шатра и прислушиваясь к тому, как вокруг него в лагере постепенно стихают все звуки. Было душно и влажно, и все, похоже, долго не могли уснуть. Полная тишина не наступала никогда – жителей было слишком много. Но он уже давно не слышал поблизости ни голоса, ни низкого плача капризного младенца.

Лун осторожно отодвинулся от Илейн. Она пробудилась и издала сонный вопросительный звук. Он прошептал:

– Слишком жарко. Я пойду пройдусь; может быть, посплю снаружи.

Она негромко вздохнула и перевернулась. Лун поднялся на ноги, нашел свою рубаху, обошел постель Селис стороной и скользнул наружу.

Он и Илейн спали вместе со второго месяца пребывания Луна здесь. Перед этим девушка, похоже, первая проявила к нему интерес, но Лун тогда не понял, чего она хочет. А Илейн восприняла его поведение как отказ, из-за чего стала очень несчастной. Лун никак не мог понять, что происходит, и даже всерьез начал подумывать о стратегическом отступлении – то есть о побеге из лагеря, – пока однажды ночью Селис раздраженно не вскинула руки и не объяснила ему, чего хочет Илейн.

Илейн была кроткой и милой, но недостаточно сообразительной, что иногда выводило Луна из себя. Несколько дней назад она сказала, что хочет ребенка, и Луну пришлось ответить ей, что это, скорее всего, невозможно. Разговор получился трудным. Она лишь трагически смотрела на него, широко распахнув глаза, словно он нарочно утаивал от нее эту правду.