Обитель - [61]

Плыть было еще долго, Мариин приют был далеко запрятан. Варвара еще раз ткнула ногой девчонку, чтобы не шевелилась, лодку не качала, и в очередной раз взялась за весла, дальше толкнула лодку.

Митрополит Иосиф снова чертил в книге. Красный квадратик пересекла красная же линия от карандаша. Перенес руку, зачеркнул и кружок, обозначавший девочку, нарисовал новый, такой же, в строчке Марииного приюта. Потом открыл книгу на телефонах, нашел строчку с номером игумена из Успенского. Одним пальцем разблокировал телефон, набрал номер, нажал на громкую связь, стал слушать гудки.

– В-владыка, – ответил почти сразу игумен. Голос у него дрожал.

– Боишься, – сказал Иосиф. – Не бойся, Господь знает, что грех на душу взял не по своей вине, а по моему приказу, и простит тебе. Молитву прочитай и спать ложись. Завтра мне позвонишь к утру, скажу, какие на день будут указания.

– В-владыка, – повторил игумен. Он еще хотел что-то сказать, но Иосиф звонок сбросил. Тратить на игумена много времени было нельзя, потому что полагалось еще о складах думать, о продовольствии. Ведь он полиции приютские запасы уступил, а значит, нужно было искать, как детей у Марии, у Варвары, в остальных всех приютах области прокормить. Открыл книгу там, где перечислялись припасы: у Марии как раз на неделе должны были дрова кончиться, у Варвары тоже. Нужно было найти.

Игумен Успенского монастыря Семен, в мирской жизни Трофимов, грелся у печи. Сидел, завернувшись в плед, сжимая в руках кружку горячего чая. Зубы до сих пор стучали, до сих пор будто раз за разом смыкалась над головой черная вода.

Хотел Семен рассказать митрополиту о том, что девочка сбежала. Надеялся, конечно, что в лесу не выживет. Не думал даже, что выживет, но все равно хотел сказать. И не успел – митрополит никогда не задавал вопросов, не ждал объяснений. И теперь Семен чувствовал, что обманул владыку. И сердце об этом скребло. И скребло еще потому, что в последний момент боялся, что не сможет девочку в воду скинуть, что не решится такой грех на душу взять. Чувствовал Семен смятение, чувствовал, что не знает, как дальше служить, как Бога чувствовать. Раньше, когда молился, сразу понимал, что верно, а что нет, – а сейчас пытался молитву произнести, но зубы стучали, мешали думать. И смыкалась снова и снова черная вода.

В первый момент, когда сорвался с мостков, полетел в воду, подумал, что все, конец. Так сильно ледяная вода ударила по голове, по лицу, по коже. Зажмурился, думал – сразу на дно пойдет. Руки-ноги сразу свело. Дернулся, всплыл все-таки, чувствуя, как тянет к поверхности деревянный крестик на груди. Схватился за мостки и почти сразу отдернул руку – девчонка ударила его по пальцам. Тут разозлился, выбрался все-таки и получил от нее же в живот, снова упал, но на этот раз спиной, так что вода и вправду над глазами сомкнулась. Еще вот только рот воздух глотал, и вот в него уже вода затекает. Закашлялся, стал вырываться из ледяных лап, снова всплыл.

Девочки нигде уже не было, и Семен закричал, стал звать братьев. Сам все же выбрался на мостки, а оттуда они уже повели его к избе. Вытерли, усадили к огню, принесли чаю, и Семен всех их отослал. Нужно было одному побыть, подумать, молитву прочесть. А молитва все не читалась. Голова была пустая, холодная совсем. Хотелось прижаться к печке, к раскаленной дверце – казалось, так душа проснется, почувствует наконец, попросится к Богу. Семен протянул руку, прижал к дверце и продержал почти полминуты. Когда оторвал, ладонь вся стала красная, болела страшно, но душа не колыхнулась. Семен завыл, ударился лбом об пол, раз, другой, третий. Чувствовал, как текут по лицу слезы и кровь. Плакал и просил Бога о прощении, сам не зная за что.

– Просыпайся. – Варвара ткнула девочку ногой, и та сра-зу заворочалась, жалобно что-то пропищала. Варвара с тру-дом нагнулась вперед, стала развязывать узлы. Все равно девочке идти надо было самой – Варвара ее до дома Марии нести не собиралась.

Лодка покачивалась у самого берега, там, где вода уже покрылась ледяной коркой. Мостки здесь были совсем невысокие, скрытые рогозом и снегом. Если бы не сосна, нависавшая над мостками, Варвара бы никогда их не нашла, тем более ночью. А ночь все не кончалась, и на берегу видно было только сосну, возвышающуюся над верхушками остального леса.

Потом, когда Варвара уже почти девчонку развязала, среди деревьев мигнул огонек. Кто-то спускался с высокого берега к воде, держа у самой земли небольшой фонарь.

Варвара вроде не шумела, но знала: Мария все, что вокруг ее дома происходит, слышит и лодку, конечно, сразу почуяла, послала одного из своих.

Огонек то исчезал, то появлялся, и все ближе и ближе. Наконец он качнулся у самой лодки, и оказалось, что горит маленькая свечка в фонаре. Фонарь держал в руке маленький мальчик, вряд ли старше Евки.

– Колька, – сразу признала мальчика Варвара. – Сюда иди, сестру новую встречай.

Мальчик сделал осторожный шаг вперед, вышел на мостки. Поднес к лодке фонарь, и стала видна Ева, сидящая на дне лодки в одной рубашке.

В туалет хотелось еще больше, чем раньше, но на холоде Ева об этом ненадолго забыла. Во-первых, потому что ледяной воздух пробрал до костей. Во-вторых, из-за возникшего из рогоза мальчика. Был он незнакомый, маленький, с всклокоченными черными волосами, худой и нездоровый, но Ева ему очень обрадовалась. Мальчик был совсем как свои, обительские. Было сразу видно, что он с Богом. Ева показала ему рукой знаки – на себя, на низ свой, что ей в туалет надо, потом кивнула, спросила, как его зовут. Мальчик понял не все, но ответил тоже знаками: махнул фонарем, указал вверх берега, руку сложил в полкреста, два раза его наложил, изобразил митру, потом на себя указал. Николай, Коля. Вот и старуха его Колькой назвала. Ева приосанилась, сжимая колени, показала на себя, сжала руку в кулак, кинула будто что-то. Так надо грешное яблоко от себя отбросить. Мальчик кивнул, снова качнул головой вверх.