Обитатели холмов - [18]

— Уже недалеко, Хлао-ру, уже недалеко, — не переставая бормотал Орех, пока не почувствовал, что слова уже потеряли всякий смысл, превратившись в набор звуков. Но он повторял их и повторял, обращаясь не к Плошке и даже не к себе самому. Просто он говорил во сне или словно во сне.

Наконец он увидел предвестник зари — слабый, едва различимый светлый уголок, далеко, за краем незнакомой долины; и тотчас же запела овсянка. Наверное, Орех в эту минуту чувствовал то же самое, что и проигравший сражение генерал. Где войско? Орех только и мог надеяться, что где-то рядом. Но так ли это? Все ли живы-здоровы? И где он сам — забежал вперед или отстал? Что делать дальше? И что делать, если сейчас вдруг да выскочит элиль? У Ореха не было ни ответов, ни сил, чтобы их искать. За спиной дрожал от сырости Плошка, и Орех, повернувшись, обнюхал его — точь-в-точь оставшийся не у дел генерал, который заботится о денщике, просто потому что тот случайно оказался рядом.

Все больше светало, и вскоре Орех увидел перед собой проселочную дорогу, усыпанную гравием. Он выбрался из вереска, сел на камнях и отряхнулся. Теперь он хорошо видел Пятаковы холмы — серо-зеленые, показавшиеся в сыром воздухе совсем близко. Он даже различил на пологих склонах пятна утесника и низкорослых тисов. И, сидя на дороге, разглядывая даль, Орех услышал за спиной взволнованный голос:

— Он справился! А что я вам говорил?

Орех повернул голову и увидел на дороге Черничку. Черничка устал, вымазался в грязи, но сказал это именно он. Следом за ним из вереска выбрались Желудь, Плющик и Алтейка. Теперь все четверо уставились прямо на Ореха. Орех не сразу понял с чего бы это. Потом, когда приятели придвинулись ближе, он понял, что смотрят они не на него, а куда-то дальше. Орех обернулся. Гравийная дорога спускалась вниз к тонкой полоске рябин и серебристых берез. За ней была редкая изгородь, а дальше лежало меж двух покрытых леском склонов зеленое поле. Они все же прошли эту пустошь.

— Ох, Орех, — сказал Черничка, подходя и огибая грязную лужицу на дороге. — Я так устал, так растерялся, что начал было сомневаться — знаешь ли ты, куда нас ведешь. Я слышал в вереске, как ты твердил это «уже недалеко», и даже злился. Я думал, ты просто морочишь нам голову. Мне следовало бы знать тебя получше. Фритрах свидетель, ты самый настоящий Старшина!

— Здорово, Орех-рах! — сказал Алтейка. — Вот здорово!

Орех не знал, что ответить. Он смотрел на них и молчал, и тогда заговорил Желудь.

— Вперед! — сказал он. — А ну-ка, кто первый доберется до поля? Лично я еще могу пробежаться — Он начал было — кстати, довольно медленно — спускаться по склону, но, услышав оклик Ореха, сразу остановился.

— Где остальные? — сказал Орех. — Где Одуванчик? Шишак?

В тот же миг из вереска появился Одуванчик и сел на дороге, уставясь на поле. За ним — Дубок, потом — Пятик. Орех следил взглядом, как брат выбирается на обочину, когда раздался голос Алтейки, который показывал в сторону склона.

— Посмотри-ка, Орех-рах, — сказал он. — Там внизу Шишак и Серебряный. Они ждут нас.

Светло-серая шкурка Серебряного резко выделялась на фоне низких кустов утесника, но Шишака Орех увидал, только когда спустился.

— Все вышли? — спросил Шишак.

— Конечно, — ответил Черничка. — И знаешь, Орех у нас просто настоящий Старшина. Давай, Орех-рах.

— Орех-рах? — перебил его Шишак. — Старшина? Фрит тебе в нору! Да я соглашусь называть тебя Старшиной, когда рак на горе свистнет! Вот когда такой день наступит — тогда я даже драться не стану!

Потрясающий он дал обет в честь потрясающего же дня, но относился он к будущему, а будущее все равно никто не угадает, так что бедняге Ореху только и оставалось, что отвернуться, разочарованно бормоча про себя, что, мол, в конце концов они вышли бы из этой пустоши и без него — что правда, то правда.

— Пошли, Желудь, — сказал он. — Ты же хотел побегать — так давай.

И через несколько минут над ними уже шелестели кроны серебристых берез, а когда взошло солнце, Просвечивая то зеленым, то красным сквозь листья папоротников и цветов, кролики пролезли сквозь изгородь и побежали по мелкой канавке в густой луговой траве.

12 НЕЗНАКОМЕЦ В ПОЛЕ

Тем не менее даже в перенаселенном кроличьем городке к чужаку, если это молодой кролик, могут отнестись терпимо… а если он к тому же достаточно силен, ему даже могут позволить остаться.

Р. М. Локкли. «Жизнь кролика»

Дожить до той поры, когда исчезнет тревога и страх! Увидеть, как поднялась и рассеялась туча над головой — та самая туча, лежавшая на сердце, из-за которой возможность счастья обратилась было в воспоминание! Это одно из немногих чувств, известных всем без исключения.

Вот ребенок — он ждет наказания. Но вдруг оказалось, что взрослые не заметили или простили его проделки, — и тотчас же мир заиграл всеми красками, наполнился сладчайшими ожиданиями… Вот солдат, который ждет боя с тяжелым сердцем, готовый к страданию и гибели. Но вдруг и ему улыбнулась удача. Пришло известие — война окончена, и кругом все поет! Солдат, наконец, вернется домой!.. А вот воробьи на пашне — спрятались от пустельги. Пустельга, наконец, улетела — они резвятся, мельтешат над оградой, пищат и садятся, куда захотят… Вот злая зима сковала всю землю. Зайцы сидят на пригорке, вялые, отупевшие от мороза, и готовы уже погрузиться в бесконечную глубину ледяного покоя снегов и безмолвия. И вдруг — кто бы мог подумать? — затренькала капель, большая синица на голой вершине липы зазвонила в свой колокольчик, задышала земля — и зайцы носятся, скачут на теплом ветерке. Он смел безнадежность, словно туман, и немотное одиночество, бесплодное, как овраг, раскрывается, будто роза, потянувшись к вершинам холмов и к небу.