Обида - [8]

«Все равно разговаривать не буду, — подумал он и тут же засомневался, — а может, не стоит? Может, она правильно сделала?»

Он постоял немного, потом махнул рукой.

— А, ладно! Поглядим! Ну их всех. Я спать хочу.

VII. Будет тебе плохая жизнь

А на следующий день было вот что.

Митька хмурый и угрюмый вошел в класс. Ни на кого не глядя, прошел к своей парте, швырнул с грохотом портфель и сел.

Он сидел, ссутулившись, уставясь в пол, и молчал.

Перед самым звонком дверь распахнулась и вбежала Таня.

Она раскраснелась с мороза, глаза ее блестели, и была она вся такая красивая, в пушистых ресницах, такая веселая, что у Митьки сердце защемило.

Прямо от двери Таня стремительно подошла к нему, дотронулась легонько, концами пальцев до его плеча и спросила:

— Ну, как дела, Митя? Как ты себя сегодня чувствуешь?

— Как молодой бог, — буркнул Митька и отвернулся.

— Что случилось? У тебя какая-нибудь беда? — Таня перестала улыбаться.

— Это не со мной случилось, — Митька медленно поднял голову.

— А с кем?

— С тобой!

— Со мной?! — Таня так удивилась, что отошла на шаг. — Митька, ну как ты меня напугал! Я подумала, и вправду что-то произошло! А со мной ничего! Честное-пречестное, ничего, ты не беспокойся!

— Нет, случилось! — Митька непримиримо вскинул подбородок.

Таня внимательно поглядела ему в глаза.

— Ты не шутишь… Нет, — сказала она. — Что-нибудь серьезное? Я натворила что-нибудь?

— Да, — сказал Митька. — Да! Подлость и предательство.

— Я?! — Танины глаза стали такие огромные, такие темные сделались ее глаза, что Митьке захотелось закричать какие-нибудь другие, не такие безвозвратные слова, сказать, что он ошибся, что хотел не то сказать…

Но не успел.

Таня повернулась и, чуть не сбив с ног учителя арифметики, бросилась вон из класса.

Митька рванулся было за ней, но учителю удалось ухватить его на бегу за шиворот и остановить.

— Вы это что, уважаемые, с ума посходили? — отдуваясь, проговорил пожилой толстый Селиван Аркадьевич и встряхнул Митьку. — Одна коза чуть не забодала — бежит, понимаете, с сумасшедшими глазами, второй тоже несется, понимаете ли, башкой своей свинцовой целится прямо человеку в серединку… Да вы что это?!.

Митька тяжело плюхнулся за парту, потом попытался опять вскочить, но под взглядом Селивана Аркадьевича снова уселся.

Учитель не спускал с него глаз.

Серега тоже искоса взглянул на Митьку и придвинул записку:

«Ты зачем так Таньку? Она хорошая, а ты дурак!»

Митька на минуту ошеломленно застыл от обиды. Потом с громким треском, остервенело выдрал прямо из тетрадки по арифметике чистый лист и написал:

«Все вы хорошие! А еще сунешься не в свои дела, будет у тебя нос кривой!»

Серега прочитал.

Не глядя на Митьку, торжественно и медленно сложил записку, сунул в верхний карман курточки так, что она торчала, как уголок белого платка.

Лицо у него сделалось оскорбленное и многозначительное. А тут еще Надя Королева обернулась и тихо сказала: «Эх, ты!» И так она это сказала, что Митьке совсем уж худо сделалось.

Митька в пол-уха слушал арифметику и исподтишка наблюдал за Серегой.

Он уже ясно понимал, что слова его — и сказанные Тане, и написанные Сереге — были глупые и злые, и ему уж хотелось, чтобы все началось сначала. И этих дурацких, поспешных слов не было бы вовсе. Ох, как он хотел этого! И вот тогда-то Митька впервые так отчетливо и ясно понял, что слово, действительно, не воробей.

— Серега, — спросил он, — как ты думаешь, куда она побежала?

— Топиться, — угрюмо проворчал Серега и отвернулся.

— Ну да! — Митька решил прикинуться дурачком и сделал вид, что принял Серегины слова всерьез. — Где здесь утопиться? Ни Невы, ни одной самой завалящей речки.

Но Серегу ему провести не удалось. Тот насмешливо поглядел на Митьку, хмыкнул и сказал:

— В ванне. Или… или в бассейне.

Лучше бы он этого не говорил, потому что при упоминании о бассейне Митька снова ожесточился.

— Ну и шут с вами! — закричал он на весь класс. — Все вы липовые дружки, пучок — пятачок!

— Выйди, Линев, вон из класса, — спокойно приказал Селиван Аркадьевич, — а завтра пусть мать придет. Мне твои фокусы надоели.

И он продолжал объяснять урок, пока Митька медленно и обреченно складывал в портфель свои тетради и книжки.

Потом он, сгорбившись, двинулся к двери и все, затихнув, глядели на него.

— Все из-за Таньки. Из-за нее, из-за нее! Это она все устроила, — злорадно прошептала на весь класс вредная сплетница Пузакова Таисия.

Митька услыхал это и вздрогнул, и на миг остановился, но потом снова медленно побрел к выходу.

И Селиван Аркадьевич, видно, тоже услышал, потому что вдруг прокашлялся, вроде бы даже каким-то смущенным кашлем, и неожиданно сказал:

— Это… кхм… Линев! Ладно, иди проветрись, а мать можешь не звать. На сей раз прощаю. Но в следующий раз, — голос его уже уверенно зарокотал, — если еще в классе услышу, настанет у тебя плохая жизнь, понял?

Митька, не оборачиваясь, кивнул и вышел вон из класса в пустой, гулкий коридор, зацокал по кафелю подковками.

VIII. Как человеку заболеть

Пузакова Таисия, которая ни в коем случае не разрешала называть себя Таськой, потому что считала имя это неблагозвучным и слишком простецким, и потому называемая всеми просто Пузо, трещала, захлебываясь: