Обезьяны, человек и язык - [52]

Хотя Хоккет не может ответить на вопрос, почему возник язык, он чувствует себя на достаточно твердой почве, когда рассуждает о влиянии языка на наших предков уже после того, как началось его развитие. Адаптивная полезность договорной системы коммуникации и мышления, утверждает Хоккет, давала генетическим линиям с более развитым языком преимущество в конкуренции с их близкими сородичами. В результате такого конкурентного преимущества малоэффективные эволюционные приспособления быстро сходили со сцены под необыкновенно сильным давлением отбора, направленного на формирование языка. Появление языка было ответом природы на те крайне тяжелые условия, в которых жил человек. И мы можем представить себе, что сам по себе язык постепенно совершенствовался как наиболее эффективное (на относительно небольших временах) из множества новшеств, возникших в ответ на такие условия. В этом, пишет Хоккет, и кроется причина того, что мы не наблюдаем среди различных человеческих рас значительной изменчивости в отношении языковых способностей, а также и того, что не удается обнаружить промежуточных эволюционных звеньев между человеком и шимпанзе.

Сказанное возвращает нас к упоминавшейся ранее гипотезе Либермена и Крелина, согласно которой поздние неандертальцы вымерли из-за того, что оказались не в состоянии конкурировать с современными им кроманьонцами, лучше их владевшими даром речи. Эти ученые считают, что гортань у неандертальцев не была развита в такой степени, чтобы они могли произносить полный набор звуков, доступных современному человеку; они же полагают, что есть основание думать, будто кроманьонцы в этом отношении пошли много дальше. Их гипотеза предполагает, что неандертальцы представляли собой некоторую промежуточную стадию развития и не были полностью подготовлены к возникновению языка. В результате они проиграли состязание со своими близкими сородичами, заплатив той ценой, которую иногда приходится платить при конкуренции за пищу в одной экологической нише, – ценой вымирания. Хоккет предвосхитил эти рассуждения еще в 1958 году. Зоогеографы утверждают, писал он, что «два близкородственных вида не могут жить бок о бок в одной экологической нише. По-видимому, если ряд близкородственных видов или линий конкурирует в одной экологической нише, то тот из них, который вовремя приобретает самые совершенные приспособления, вытеснит наиболее сходные и генетически близкие ему формы, тогда как виды или линии, находящиеся не в столь близком родстве, могут выжить, поскольку они менее остро и непосредственно конкурируют друг с другом. В этом состязании победитель уничтожает пришедшего вторым или же поглощает его в результате гибридизации. Вот один из механизмов, посредством которых разновидности превращаются в самостоятельные виды: они уничтожают промежуточные формы и остаются генетически изолированными».

Интересно заметить, что наш ближайший сохранившийся сородич – шимпанзе – не слишком отличается от животного, которого мы рассматриваем как своего наиболее отдаленного предка. По-видимому, каковы бы ни были чрезвычайные обстоятельства, отделившие человека от человекообразных обезьян, последним удалось выжить и без приобретения тех «спасительных» свойств, которые отличают человека от животных.

Приняв культурную преемственность в качестве предшественника плерематически сложной коммуникации, Хоккет понял, что одна из сторон влияния языка на наших предков состояла в том, что овладение языком благоприятствует расширению сферы, в которой поведение передается не генетически, а как результат культурной преемственности. Он снова повторяет трюизм, на который мы обратили внимание ранее: «Обучение с помощью уже усвоенных символов может устранить значительные опасности, с которыми связано обучение, основанное на непосредственном участии». Однако здесь ничего не сказано ни о взаимосвязи между этими двумя типами обучения, ни о явном давлении в пользу прогрессивного развития перемещаемости.

Короче говоря, Хоккет считает, что система коммуникации, возникнув и закрепившись, начинает определять образ жизни овладевших ею существ. Обучение, будучи фактором культурным, а не биологическим, все в большей степени вытесняет биологические детерминанты нашего поведения и жизненного стиля и создает новый мощнейший побудительный мотив поведения, отличный от голода и секса, – потребность в общении. Мы вынуждены использовать нашу специализированную систему коммуникации даже в тех случаях, когда она не является необходимой для адекватной реализации таких потребностей, как брачные отношения, родительская забота, защита и нападение. Отсутствие общения, пишет Хоккет, лишает человека его самых характерных свойств; в отношении животных, утверждает он, дело обстоит иначе. Хоккет прав в том, что лишенные общения люди становятся нервнобольными, однако, утверждая, что животным это не свойственно, он грубейшим образом ошибается.

Дельфины, по-видимому, подобно людям, общаются друг с другом исключительно ради самого общения. Шимпанзе постоянно находятся в общении друг с другом. И эта потребность в общении, во взаимной поддержке является более мощным побудительным мотивом поведения, чем многие основные биологические потребности. Можно ожидать, что то же справедливо и для других живущих в сообществах человекообразных обезьян, а также для столь социально высокоорганизованных животных, как слоны и волки.